Койка, на которой спал прошлой ночью Онезорг, стояла голая — даже тюфяк унесли. А на другой койке, одетый, не скинув сапог, лежал поверх одеяла капитан Демин.

Потом Демин сел, поискал по карманам папиросы, не нашел и сразу забыл про них; он оперся локтями о стол и снова застыл в неподвижности. Потом стукнул ладонью по столу и застонал, как от зубной боли. В приоткрытую дверь заглянула Неля:

— Спина разболелась?

— Какая там спина! Ты мне скажи: зачем я тогда ушел?!

— А погибли бы оба — это лучше? — Неля подошла, села рядом с ним.

Но Демин как будто не услышал ее ответа.

— И этот бокс идиотский. Что я последнее могу вспомнить? Как бил его без пощады. Вот этим кулаком!

И вскочив, капитан саданул кулаком в стену. Ударил так сильно, что на костяшках показалась кровь.

— Перестань! — закричала Неля. — Ну что у тебя за характер? Из крайности в крайность! То терпеть его не мог, оскорблял совершенно напрасно, а теперь… Будто ты виноват, что он погиб.

— А кто, если не я?

— Никто! Судьба. Он же сам хотел гармонии, справедливости. А какая для него могла быть гармония? Такой человек, как Рудольф, не смог бы жить с этим грузом на душе.

— Ну, рассуждай, рассуждай, — глухо сказал Демин. — Неужели в тебе жалости нет совсем?

— Пока он был жив, я его жалела больше, чем ты. Понимала его и уважала.

Демин тяжело сел на койку.

— Побежал машину выбивать, помчался. Хоть бы шевельнулось что, хоть бы какое-нибудь предчувствие!

Неля хотела что-то сказать ему, утешить, но слова застряли в горле. Она обхватила Демина за плечи, прижалась к нему и беззвучно заплакала.

— Ну что ты, что ты? — Демин погладил ей волосы, потом обнял ее, поцеловал мокрую щеку. Потом поцеловал в один глаз, в другой, обнял еще крепче,

Неля вздохнула и сказала:

— Потуши свет, я разденусь.

Капитан Демин спал, по-детски положив ладони под щеку, и лицо у него было спокойное, умиротворенное, как у спящего ребенка. А Неля, уже одетая, сидела за столом и не отрываясь смотрела на Демина.

То ли от этого взгляда, то ли оттого, что солнце упало ему на веки, спящий проснулся. Посмотрел на часы, он никогда не снимал их с руки на ночь, и благодарно улыбнулся Неле:

— Вот это дал!

Он встал и подошел поцеловать Нелю. Она, правда, чуть отвернула лицо, так что поцелуй пришелся больше в щеку, чем в губы, но Демин этого не заметил.

— Все-таки эгоистичная скотина человек! — сказал он, виновато улыбнувшись. — Вот проснулся и не сразу даже вспомнил, что вчера было. То есть хорошее помнил, конечно, а плохое на минутку забыл,

…Поставив ногу на верхнюю ступеньку крыльца, капитан чистил сапоги — и без того блестящие, как казалось Неле.

— Хватит! Они и так, как лакированные, — уговаривала она. — Ну, давай я, тебе же больно нагибаться!

Демин отдал ей бархотку, с удовольствием разогнул спину. Пока Неля доводила сапоги до совершенства, он рассказывал:

— Наверно, доберутся до меня медики. Уволят в запас. Тем лучше, сразу поженимся. Если оставят, тоже неплохо. Будешь офицерская жена. А говорила, ничего у нас не выйдет, есть один человек, он ждет. Наврала про человека?

— Нет, правду говорила. Он действительно ждет.

— Ну, если ему нравится, пускай ждет.

Демин проговорил это со снисходительной усмешкой победителя. Неля смотрела на него снизу, откинув голову. С каждой секундой труднее было сказать то, что ей сейчас предстояло сказать.

— Витя, ты не понял. Я его люблю.

Она выпрямилась, поправила волосы.

— Не сходи с ума, — не поверил, вернее, не захотел поверить Демин. — Ты меня любишь! Меня!

Неля молчала. Тогда капитан отступил на шаг и сказал внезапно севшим голосом:

— Его любишь, а со мной… Разве так бывает? Кто же ты после этого?

— Так случилось. Но больше не случится.

— Обожди. Все-таки я тебя не понимаю. Если ты правду говоришь, зачем же мы вчера… — Но прежде чем она сумела ответить, Демин понял сам, и его прямо передернуло от боли: — Пожалела, что ли?

— Нет. Это больше, чем пожалела.

— Больше, меньше! Нечего меня жалеть! Жалей кого-нибудь другого.

— Вот, вот… — обиделась и Неля. — Знакомый мотив: «терпеть не могу, когда меня жалеют, не унижайте меня жалостью». Господи, да хоть бы меня кто унизил жалостью! Я бы терпела, я бы спасибо сказала.