Андре, сделай мне еще виски с содовой… Чеденг, дитя мое, почему ты молчишь?

— С днем рождения, пап а ! — сказала она, поднимая бокал.

— Спасибо, дитя мое. Так вчера ты танцевала с Алексом?

— О нет, пап а . С Джеком Энсоном. С Алексом мы занимались куда более серьезным делом.

— Услышать это — самый приятный подарок на мой день рождения. А, Андре, спасибо, мальчик. Сейчас мы с тобой выпьем за твоих маму и папу и за то, что они делали вчера вечером. До дна, мальчик. В чем дело?

— Я думаю, — сказал Андре, — мама хочет что-то сказать.

— Нет, Андре, говори ты.

— Но, мамочка, это же ты должна сделать.

— О чем это вы? — спросил Алекс, склоняясь к своему семейству.

— Подними бокал, Алекс, дорогой, — улыбнулась Чеденг, — и пожелай нам счастливого пути.

— О чем ты?

— О том, Алекс, что я получила американские визы, и на следующей неделе мы с Андре улетаем.

— Но ведь вчера…

— Что вчера? И вообще, зачем об этом так громко, при людях? О’кей, я переспала с тобой вчера — ну и что? Послушайте, люди, Алекс столь высокого мнения о своих мужских достоинствах, что не может поверить, как это я, переспав с ним, все-таки не решила вернуться к нему очарованной и обожающей женой.

— Я ведь понял так, что…

— Значит, неправильно понял, Алекс. Во всяком случае, все уже устроено. У нас с Андре билеты, и мы улетаем в следующую среду. Хоть кто-нибудь произнесет тост за наш отъезд?

Над столом нависло молчание.

— Это что же такое? — воскликнула Чеденг, поднимаясь на ноги. — Вы все на его стороне?

— Сядь, дитя мое, — сказал дон Андонг. — Ты не думаешь, что надо было посоветоваться с нами, прежде чем заказывать билеты?

— Но, пап а , ведь вы же знали — я только ждала виз. Разве вы или хоть кто-нибудь возражал?

— Я возражаю сейчас! — воскликнул Алекс, тоже поднимаясь на ноги. — Ты не имеешь права отнимать у меня сына. Андре, и ты согласился на все это?

— Но, отец, не могу же я отпустить ее одну!

— А меня оставить одного можно, так получается?

— Алекс, дорогой, люди же смотрят, — пробормотала Моника.

— Пусть смотрят! Чеденг, если ты думаешь…

— Перестань кричать, сынок, и сядь, — потребовал дон Андонг. — Пожалуйста!

— А вы на ее стороне или на моей? — огрызнулся Алекс, так и оставшись стоять.

— Послушай, сынок, я могу только сожалеть о том, что Чеденг решила эмигрировать, но я признаю ее право на такое решение.

— Ах вот как, признаете? Моя жена решает бросить меня, лишить сына, а вы это одобряете?

— Но ведь уже сколько времени прошло с тех пор, как она ушла из-под твоей крыши? Ты протестовал? Нет. А почему нет? Потому что чувствовал себя виноватым. Потому что знал, что она права.

— Так вот в какую веру она вас обратила, вас, старого соглашателя…

— Па, ради бога! — воскликнул Андре, схватив отца за руку. — Это же день рождения дедушки!

Алекс вырвал руку и повернулся к Чеденг, которая все еще стояла, не глядя на него.

— Чеденг, я долго терпел это. Теперь я категорически возражаю против такого поведения и даю тебе двадцать четыре часа, чтобы вернуться в мой дом. И пусть все будут свидетелями: я требую, чтобы эта женщина вновь приступила к своим супружеским обязанностям.

Она молчала.

Андре встал, подошел к отцу и положил руки ему на плечи.

— Па, давайте вы, мама и я поднимемся наверх и обсудим все между собой, втроем.

Алекс оттолкнул сына и шагнул к жене — теперь он стоял позади кресла своего отца.

— Мы все выясним здесь и сейчас. Предупреждаю тебя, Чеденг: если ты попытаешься покинуть страну, я ведь могу и остановить тебя. Твоя контора — это мои деньги. Юридически мы не разведены, ты все еще моя жена и подчиняешься мне. Андре несовершеннолетний и тоже подчиняется мне. Любые бумаги, которые ты заставила меня подписать, я могу опротестовать. И если ты…

Тут он неожиданно отлетел в сторону, потому что дон Андонг резко оттолкнул кресло и встал спиной к столу, лицом к лицу с сыном.