Цветы на подоконнике
вернуться

Пестрово Клавдия Прокофьевна
Шрифт:

Звериный рай

Пахнут розы. Звезды блещут ярко. Вся в цвету прекрасная земля! Нить прядет седая, злая Парка, В темных пальцах вьется жизнь моя. Ужас, горе, страхи, униженья — Всё на нитку!.. Старая карга! А вокруг — восторг и песнопенья! Волны сини!.. Ярки берега!.. И когда обид, потерь и скверны Чаша перельется через край — Ангел строгий, в шуме крыльев мерном, Унесет меня в Звериный Рай. Там, в просторах золотых и синих, Многих, многих я друзей найду. Мне навстречу, бросив апельсины, Закартавит звонко какаду. Он, соседской кошкою помятый, Перестал дышать в моих руках. Будь здоров, мой милый друг крылатый! Хорошо ли в Божеских садах? Ласково потрется мне о ноги Кошка, заболевшая паршой. Каждый уходил с ее дороги, Хоть жалел, конечно, всей душой… Вот и ты, бездомная собака, Тычешь в руку мне холодный нос. Ты прости мне, что тогда, заплакав, Я сбежала ночью, милый пес. Только постояла, сердцем тлея, Только покормила пирожком… Это кто мне там щекочет шею? Скворушка, с простреленным крылом! Вишь, какой! И перья — заблестели! Больно ты тогда был неказист. Улетел ты через три недели, — Помню, до сих пор, веселый свист! Вот мартышка — черные ладони, Помнишь тот банан, тогда, зимой? Вот, сгоревший в шахте, белый пони, Вон и конь, ободранный живой… Вот оно, пришло, — что вы искали! То убежище от всяких бед, Где ни униженья, ни печали, Где ни воздыханий больше нет. Тут никто нам — никогда! — не скажет: Прочь, бродяга!.. Нечего смотреть! Не заморит голодом, не свяжет, Не прогонит, не поднимет плеть… …Знаю, — будет, будет так, когда я Грохнусь навзничь в жизненном бою И застыну, горькая и злая, Чтоб очнуться в ласковом раю…

«Я даже больше не молюсь…»

Я даже больше не молюсь, — Лишь только пред Твоей иконой Я ставлю свежие цветы, Немой смиренной обороной. Мне жизни не понять вовек. Живу, грешу и горько каюсь И пред молчанием Твоим Неоднократно отрекаюсь. О, нет!.. Я больше не молюсь, — Отступнице ли ждать пощады? — И только свежие цветы Я приношу Тебе из сада…

«Дней отмерянных рвется намётка…»

Дней отмерянных рвется намётка. Жизнь ускользает попусту, зря. Вспомнишь, зачем-то — в снегу решетка… Снег крутился вокруг фонаря… Лжет надежда, прекрасная лгунья: — Подожди… Что-то там, впереди!.. — Как томится душа в полнолунье, Закипая слезами в груди. Подводи, если хочешь, итоги, Как скупец у пустого ларя — Вот, она — уже тут, — на пороге!.. …Снег крутился вокруг фонаря…

«Свершилось. Глупость победила разум…»

Свершилось. Глупость победила разум. От злых безумцев отстранился Бог. Нажаты кнопки. Смерть объяла сразу Весь север, юг… и запад и восток. Огонь и дым… Милльоны миллионов… Брат брату не успел сказать «Прощай!»… ……………………………………………… Утихли человеческие стоны. Навеки замер щебет птичьих стай. Не стало рыб в прохладе вод зеленой, Ни топота степного табуна, Ни гуда пчел в шиповнике сожженном… Царила жуткая повсюду тишина. Как прежде бьет о брег волна морская, Закат янтарный золотит поля. Безмолвная, нагой красой сияя, Летит в пространстве мертвая Земля.

Земля Твоя

Горят лучи на скатах розоватых, Дымится небо в гаснущих кострах. И, струйками, дымок голубоватый Повис на засыпающих кустах. Земля Твоя!.. В сиреневых закатах! В румянах расцветающего дня! В цветеньи звездном, в буйных ароматах — Бесценный, щедрый дар!.. Земля Твоя! Я ж, недостойная, — в болоте ржавом Греха, пустых забав, дневных сует — Кляну Твой свет и мудрствую лукаво… И меркнет в пыльном небе звездный свет. Но знаешь Ты… Застынет, в час расплаты, — Улыбкой, на коснеющих устах, — Весь блеск земли!.. как тот, голубоватый, Дымок, что стынет, нежась, на кустах.

Чудо

Птицы, спросонья, в кустах зашептались о брезжущем свете И ветерок предрассветный прильнул к занавеске в окне. В небе холодном теплели, светлели края облаков. Четко, одно за другим, выступали из мрака деревья, Ветки расправив от сна, пожимаясь, шурша, в холодке. Поднял головку на клумбе, готовый раскрыться тюльпан. В хлопаньи крыльев, петух, торжествующе солнцу навстречу, Миру о чуде грядущем, фанфарной трубой, возвестил. Брызнул горячий поток, заливая счастливую землю, Пышным каскадом рубинов, смарагдов, червонного злата И засияли росинки, как капли сребристые ртути, В круглых и масляных листьях оранжево-желтых настурций. Дуб, старомодно склоняясь, прошелестел: «С добрым утром!» Пред грациозной березкой, в нарядных, зеленых сережках, Бабочкой белой, жеманно, украсившей юную грудь. Томным, грудным переливом запела влюбленная горлинка. Нежно-заливчатым щебетом, ласточки вторили ей. Радостно вспыхнули стекла угрюмо дремавших домов. Звонко трещали под солнцем, за ночь отсыревшие, крыши И заплескалася песня в распахнутом, настежь, окне. Мир засверкал, зазвенел, зашумел, в благодарственном хоре, Славя Творца за «Сегодня», — за новый подаренный день.

Утро на Snowy River

Прибрежным, затонувшим ивам Бормочет речка торопливо, Захлебываясь от чудес И серых валунов ватага, Когтистой кланяясь коряге, Торопится по горке в лес. Там, в ярком опереньи птицы Разносят эти небылицы Болтливой странницы-реки, Роняя их костру, под ёлкой, Где я ютилась, втихомолку, Размешивая угольки. Кружат стрекозы-сомнамбулы. Внизу, меж каменного гула, Играет радостно форель И утро это, как причастье! И тысячей улыбок счастье Дробится о речную мель.

Тишина

Под низким солнцем, как в румянце, Краснеют облака И вьются чайки, в быстром танце Вкруг красного буйка. Над парусником гнется криво Уставший за день кран. Атласным шелестом отлива Вздыхает океан. Огни заката гасит Кто-то Невидимой рукой И вечер полнит медом соты Сумятицы мирской. Над бухтой всходит, синей тенью, Прохладная луна, И в сердце льется примиренье, И в душу — тишина.