— Мне остаться на связи?

— Не стоит, все нормально.

Трясущимися руками Бриттани положила трубку и поспешила к окну. Не дойдя немного, она опустилась на колени и оставшийся путь проползла, а потом продолжила наблюдать, но так, чтобы над подоконником виднелись только лоб и глаза.

И тут пошел снег — большие пушистые хлопья, кружась, устремились к земле. Нечестно! Она так ждала этого момента, так хотела погулять под новым снегом!

Человек с ружьем больше не показывался. Бриттани надеялась, что он не успел забраться к Сойерам и натворить там черти чего. Вдали взвыла сирена, значит, полиция уже в пути. Бриттани даже улыбнулась. Они скоро будут на месте, со всем разберутся, проблема обернется жутковатым приключением, и можно будет, наконец, сполна насладиться снегопадом.

Услышав позади шум, Бриттани резко развернулась, стукнувшись коленями и едва удержав равновесие. Неужели чужак забрался сюда? Но нет. Стоявший посреди комнаты человек стариком не был. Он как будто из старого фильма вышел — индеец в кожаных штанах с лентами на руках и ногах, голова повязана красной тряпкой. Он пристально смотрел на Бриттани узкими темными глазами. Но самым шокирующим был не жесткий взгляд и даже не томагавк, зажатый в кулаке, а зияющая рана в груди. Края ее были бледные, не воспаленные, оттуда не шла кровь, но внутри виднелись мышцы и даже, кажется, кость. Крик застрял в горле, и Бриттани удалось выдавить лишь слабый всхлип. Вой сирен приближался. Припав на одно колено и прикрыв ладонью рот, она оцепенела. Индеец шагнул вперед, покачиваясь и склонив голову набок. На момент он изменился, превратившись в черный силуэт, потом с него будто бы содрали кожу, но стоило Бриттани моргнуть, и он снова выглядел по-прежнему. Подумалось, что человек этот давно мертв, что когда-то он получил смертельную рану, но отчего-то не сообразил, что положено упасть и умереть.

— Что вы… вы?..

Бриттани сама не поняла, что хотела спросить. Сквозь шум крови в ушах собственный голос казался далеким и слабым. Если индеец и услышал ее, то виду не подал. Когда он дышал, в жуткой ране свистело.

Только когда индеец потянулся к ней, Бриттани попыталась вскочить. Чужак, однако, неожиданно ловко ухватил в горсть ее кудрявые рыжие волосы и дернул так, что Бриттани растянулась на полу. Она набрала в грудь воздуха, чтобы завопить уже наверняка — так, чтобы переполошились соседи и наконец-то примчалась полиция. Тогда они или пристрелят индейца, или дадут ей понять, что она свихнулась. Бриттани почему-то больше приглянулся второй вариант — наверное, потому, что такое только в бреду и привидится. Однако колено, прижавшее ее к полу, показалось вполне реальным; реальным был и запах — бьющий в ноздри, будто от испорченного мяса, а уж томагавк, опустившийся на грудь как раз в том месте, где у индейца была рана, и вовсе оказался настолько ОСТРО реальным, что дальше уже некуда.

— Это какой-то кошмар, — уныло прокомментировал Джим Бекетт. — Ужас на крыльях ночи.

Помощник шерифа Трейс Йоханнсен серьезно кивнул:

— Абсолютно согласен.

Тело Бриттани Гарднер было изуродовано глубокой раной в груди, как будто неопытный хирург взялся делать открытый массаж сердца, а зашить позабыл. Перед тем, как перестать биться, оно выплеснуло немало крови — эта кровь пропитала толстовку убитой и разлилась по полу.

Три трупа меньше, чем за сутки. Шериф любил Сидар-Уэллс, потому что город был спокойным, эдакий рай для охотников и рыбаков. Большой Каньон прилагался бонусом, но Бекетт ездил туда редко. Он просто знал, что Каньон неподалеку, и этого было вполне достаточно. Но внезапно город перестал быть спокойным, он превратился то ли в Детройт в его худшие дни, то ли в Вашингтон, то ли в Лос-Анджелес, когда туда наехали «Кровавые» и «Калеки» [15] с ножами и пушками. Бекетт прожил достаточно, чтобы помнить добрые старые денечки, когда подростковые банды вооружались складными ножами и мотоциклетными цепями. Не то, чтобы теперешние убийства смахивали на бандитские разборки, но тут страдал тот же принцип, а именно: люди в этом городе не должны убивать друг друга. И пришлые не должны убивать местных — только не здесь, не возле национального парка, который привлекает пять миллионов туристов в год. Шериф просто хотел, чтобы Сидар-Уэллс снова стал городом, в котором люди исключительно редко умирали не своей смертью.

— В диспетчерской сказали, что она звонила насчет грабителя, — объяснил Трейс. — Старый хрыч с ружьем. Я все здесь проверил, но Сойеров не видать. Тогда я постучался, чтобы расспросить ее, а она не ответила. Я знал, что она должна быть дома, и заглянул в окно. И вот нате вам.

Он уже все рассказал, но зачем-то решил повториться, и слушать его было куда легче, чем терзаться размышлениями.

— И не следа взломщика? — уточнил Бекетт. — Старика с ружьем не нашли?

— Никого похожего. И вот еще что странно: если у него было ружье, зачем он вскрыл ей грудь? Мог бы просто застрелить.

— Сам бы хотел знать. Следы здесь или у Сойеров есть?

— Несколько через улицу, один отчетливый здесь, под окном, будто кто-то встал на цыпочки и заглянул.

— Думаешь, наш взломщик?

— Полагаю, да.

— Пока я сюда ехал, поступил еще один звонок, — сказал Бекетт. — Снова насчет старика. В квартале отсюда или даже ближе. Я там покатался, никого не обнаружил, но для полноценных поисков людей не хватает.

— Думаете, он выслеживает очередную жертву?

— Пока у меня вообще нет оснований полагать, что убийца именно он. Сказано было: старик с ружьем, а эта дамочка зарезана. Ума не приложу, чем ее так располосовали, но пулевого отверстия нет.

Трейс промолчал. Вполне естественно, что шериф так заговорил. Думать об этом не хотелось, но порой не думать просто не получалось. Мэр Мильнер не хочет, чтобы что-то препятствовало открытию торгового центра, и его можно понять. Но нельзя долго прожить в Сидар-Уэллсе и не наслушаться россказней про, как его назвал тот репортер, цикл убийств. Особенно когда стоишь на страже порядка. Люди говорят об этом за выпивкой в салуне или за барбекю на заднем дворике, когда пиво будто чудом появляется из холодильника, валит густой дым и никто никого не слушает. А иногда просто идешь по улице, а тут прицепится один из местных старикашек и с непререкаемым авторитетом, которым истинные старцы иногда давят на молокососов, кому всего-то тридцать или сорок стукнуло, зашепчет, что вот, мол, пришел этот самый год. Придет лето или весна или что они там себе надумают, и люди якобы снова начнут умирать. Именно неспособность тех, кто в то время были уже взрослыми людьми, сойтись в едином мнении относительно начала цикла и убедила шерифа, что все слухи диктуются исключительно городской легендой.

Ну, а если нет? Если правда в том, что очередная сорокалетка подошла к концу, и все началось заново? Тогда впереди горяченькая неделя. Или две. Или сколько оно там длится? И открывать торговый центр в такое время феноменально глупо, потому что кому-то или чему-то может стукнуть в голову устроить небольшенький теракт. Бомба или самолет с камикадзе — и счет жертв пойдет на сотни. Но получится ли убедить мэра и руководство центра отложить церемонию открытия? Надо срочно найти этого старика! Или солдата с парковки. Или то, что разорвало Ральфа МакКейга. А в идеале, чтобы все это проделал один и тот же преступник, потому что засадить в камеру одного человека куда как проще, чем засадить туда же выдумку или легенду.