Вот и в этом году, как всегда, приехало сюда, в степь, человек сто. Разместили их кого в домах, кого в вагончиках, а большую часть – в цехе, переоборудованном под общежитие. В нем сбили огромные, на весь пролет, нары. На эти нары студенческий молодой народ настелил тюфяков, одеял. На одной половине девчонки, на другой – мальчишки.

И пошла для них жизнь колхозная, замечательная. Ходили в клуб на индийские фильмы с дикими для русского уха названиями типа «Рам и Шам», «Зита и Гита». Целовались, сидя на скамеечках на автобусной остановке, а утром, сонные, быстро-быстро закутывали лица в белые платки так, что видны только глаза, садились в раздолбанный колхозный автобус и ехали на ток. А туда уже тянулись вереницами по разбитым полевым дорогам крытые брезентом грузовики с янтарным целинным зерном.

Мальчишки в общий режим жизни вносили свое. Ездили с местными, когда на мотоциклах, когда с зерновозами, в райцентр. Прикупали вино и водку. Вечером выпивали, гуляли с девчонками. Отдельная песня – колхозные праздники. Один из таких – день рождения. Тогда уже все стараются. Именинниц или именинников поздравить – святое дело. Ну и, соответственно, пригубить граммов по сто. Потанцевать под магнитофон.

Сегодня у нее тоже день рождения. И скоро она спустится туда, к новым студенческим друзьям. А сейчас надо побыть одной. Вот и спряталась сюда под солнечные лучи на теплую плоскую крышу. И смотрит вниз, где все готовятся к ужину, бегают, суетятся. Она заново перечитывает его горячечное, полное какой-то невысказанной и высказанной горечи послание.

«Ну что он за человек? – думает она. – Куда торопится, горит? Ведь все еще только начинается. Что было там, в Жемчужном, может, сбудется, а может, нет. А нам еще надо жить. Учиться. Получить профессию. Как мои родители. Все должно быть правильно. А у него какой-то огонь. Все горит».

И что-то женское – древний, как мир, инстинкт – подсказывает ей, что придет пора. И человек именно тот, кто ей нужен.

А сейчас, сейчас надо им понять себя, понять друг друга. «И что за горячка такая? Даже страшно от этой горячности, от этой страстности. Только написала, что еще не знаю, что и как. А он уже все, прощай! Я только сказала правду, а он!».

Маленькая, худенькая Озерова сидит на краю крыши, спустив ноги, и наблюдает за тем, что происходит внизу. Пока она была с ним, все было понятно и просто. Но стоило им разъехаться, как сосущая тоска одиночества охватила ее. И именно эта тоска не давала покоя, заставляла раз за разом прокручивать все прошедшее.

А потом она сдала экзамены и оказалась в гуще новой большой жизни. Как будто ее охватил какой-то вихрь. Новые друзья, обстановка, преподаватели. Она зажила взахлеб: все стало интересно, весело, здорово. Это жизнь, а не дрема да скука. И ей стало казаться, будто все, что было тогда, прошедшим летом, стало не таким важным. Как-то потускнело и кануло безвозвратно. Пришло сомнение: а все ли идет так, как положено, по правилам?

«Но что же делать, что ответить ему? Или совсем ничего не отвечать?»

Она потихоньку спустилась вниз с крыши. И сразу попала в объятия. Длинный, как жердь, студиоз третьего курса Леша Макинтоша обнял ее, приподнял и воскликнул:

– Вот она, наша именинница!

Все подходили, обнимали, как родные. А потом поднесли ей большую, просто огромную куклу, одетую по самой последней моде. Она открывала и закрывала глаза и хорошо выговаривала: «Ма-ма».

Последним подошел руководитель их курса на сельхозработах, молодой преподаватель Аполлон Григорьевич Заурский.

– Галочка, Галочка! – медленно и протяжно проговорил он. – Вы так прекрасны своей юной красотой, что я нарочно для вас написал эти цветы! – и протянул ей перевязанную бантом картину…

Ей стало легко-легко. Как будто не было этого трудного дня на току, жары, сухости степи… Долгих мучительных раздумий. Эх, хорошо быть молодым, счастливым! Когда все впереди, когда сладко спится под стрекот сверчков, когда звезды большие-пребольшие.

Вечером она написала Шурке ответ:

«Здравствуй!

Я не ожидала, что ты это примешь так близко к сердцу. Зачем ты так?

Ты думаешь, девушке легко признаться в своем чувстве в таком возрасте? Она этого не сможет сделать.

Нужно бороться за свою любовь. А ты… Я ничего особенного не написала, а ты уже и отвернулся. Разве так поступают настоящие мужчины?

Думай!

Для любви нужны годы.

Ты написал хорошее, что смог.

Спасибо.

А я не могу.

Ты не прав.

Не надо делать поспешные выводы…».