Дон Карлос еле сдерживал неудовольствие. Он был впечатлителен и ненадёжен, что отец хорошо знал. Хотя принц был неопытен и наивен, нельзя было исключать, что его захватили гораздо более опасные течения, когда он вступил в личные контакты с некоторыми мятежными голландскими аристократами, руководимыми Бергесом и Монтиньи — они приезжали в Испанию в 1565 г., как предполагалось, с миссией примирения. Позже утверждалось, но без достаточных доказательств, что они обещали принцу помощь в поездке в Нидерланды, где они будут повиноваться и служить ему. Невозможно узнать, была ли в этих слухах хотя бы доля правды, но то, что они вообще появились, привело короля в ужас и сделало его ещё более подозрительным относительно сына.

И всё же в своём положении он не мог отречься от него. Дон Карлос был членом Государственного совета и наследником престола. Филипп дал понять, что он намерен поехать в Нидерланды в сопровождении своего сына. По крайней мере это могло бы подбодрить тех, кто отстаивал там испанские интересы; но кастильские кортесы ответили заявлением, что если король поедет во Фландрию, тогда в интересах Испании будет, чтобы его наследник остался в Испании. Дон Карлос наотрез отверг это предложение. «Вам следует знать, — заявил он делегатам, — что мой отец планирует поехать во Фландрию, и я сам имею всяческое намерение поехать туда. На одном из прежних заседаний вы не постеснялись умолять моего отца, чтобы он женил меня на принцессе, моей тёте. Я в самом деле нахожу очень странным то, что вы вмешиваетесь в мою женитьбу, которая вас не касается. Я не хотел бы, чтобы сейчас вам в голову пришла новая фантазия, и вы совершили ещё одну неосмотрительность, призывая моего отца оставить меня в Испании».

В каком-то смысле всё это теперь была чистая видимость, ибо события в Нидерландах приняли такой оборот, что едва ли возможно было утихомирить мятежников без жестоких репрессий. Для выполнения этого король назначил герцога Альбу. Дон Карлос был в ярости от явного провала его планов, в какой-то момент он даже пригрозил убить Альбу, когда он пришёл попрощаться. Альба пытался утихомирить его, напомнив, что жизнь наследника испанского престола слишком дорога, чтобы подвергать её такой опасности. Как только Нидерланды будут усмирены, тогда, конечно, принц сможет поехать туда со своим отцом. Но в ответ принц просто вытащил шпагу с криком: «Вы не поедете во Фландрию, или я вас убью!» Альба резко схватил его за руку и отнял шпагу.

Новость об этом случае, должно быть, подкрепила растущее убеждение Филиппа, что сын его не подходил для ответственного поста, не говоря уже о престолонаследии. Положение короля вызывало сочувствие. Несмотря на его позднейшую репутацию, во многом созданную пропагандой, особенно в большой степени благодаря резким обличительным речам его врагов Вильгельма Молчаливого и Антонио Переса, Филипп не был чудовищем, даже если интересы государства заставляли его время от времени совершать акты расчётливого обмана или даже жестокости. В личной жизни он был любящий родственник, как показывает его переписка с дочерьми, но он подчинял личные привязанности интересам веры и государства и действительно отождествлял одно с другим.

Он приходил к решению, что Карлос не должен наследовать испанский престол. Как всегда, Филипп действовал без спешки и целеустремлённо. Возможно, его решение подтолкнул тот факт, что Карлос, как и его сумасшедшая прабабка, стал проявлять признаки неверия и неохотно ходил к исповеди. «Что, — писал принцу Суарес, — подумает народ, когда узнает, что он (принц) не ходит к исповеди, и когда народ, более того, обнаружит вещи такие ужасные, что, возможно, потребуется вмешательство Святой палаты?» (инквизиции. — Ред.).

Отношение Дон Карлоса к отцу становилось патологическим. Можно предположить, что в корне его нежелания идти к исповеди лежало осознание необходимости открыть исповеднику отнюдь не сыновние чувства к своему отцу. «Существует удивительное негодование и взаимное недовольство между католическим королём и принцем, его сыном, — докладывал французский посол Екатерине Медичи 12 сентября 1567 г., — если отец его ненавидит, то и сын отвечает тем же; и всё это, если Господь не пошлёт какого-то средства, может окончиться только великим несчастьем».

Не было никаких признаков, что Господь дарует помощь; скорее наоборот. Дон Карлос всё ещё надеялся на предполагаемое путешествие во Фландрию. Филипп всё ещё утверждал, что садится на корабль в Корунье и плывёт морем; в то же время были написаны письма Карлу IX с просьбой разрешить его пехоте и коннице добраться по суше через французскую территорию. Сам Дон Карлос тоже просил о таком же разрешении проехать по французской земле пятидесяти всадникам.

Но король тянул. Было бы неразумно, сказал он французскому посланнику Фуркево, начинать такое путешествие в сентябре при ухудшении погоды. Он объявил папскому нунцию, что просто откладывает путешествие до следующей весны. Всё это очень плохо подействовало на неустойчивую психику принца, и он даже не пытался скрыть своего горького разочарования. Он говорил, что уедет из Испании без разрешения отца, поедет в Португалию, Италию или даже в Нидерланды. Боясь того, что может сделать отец, он держал оружие около кровати и в шкафу для одежды. Он не разрешал спать в своей комнате никому из своих приближённых и поручил французскому инженеру Луи де Фуа сконструировать устройство, которое позволило бы открывать и закрывать дверь с кровати. Сверху на дверь была помещена гиря, которая могла убить любого, кто попытался бы проникнуть насильно.

В таких планах был определённый элемент фантазии, даже если его страхи были небезосновательны. Безнадёжно было думать, что он может покинуть Испанию без помощи людьми и деньгами. Он пытался организовать заём в 600000 дукатов у торговых банкиров, посылал письма разным аристократам, приглашая сопровождать его в важном путешествии. Но настоящих друзей у него не было. Вряд ли королю нужны были шпионы, чтобы узнать о беспорядочных и возможно предательских планах своего сына. Адмирал Кастилии передал королю компрометирующее письмо от принца.