– Чего? – Матвей подумал, что ослышался.

– Пистолет, – затравленно покосился на Рыжего Нос, потом снова взглянул на Матвея и махнул рукой: – Это я так, пошутил…

Когда Матвей вернулся к палатке, то застал обеих женщин до смерти перепуганными. Он огляделся в поисках еще одного или даже двух бандитов, которые побывали здесь в его отсутствие.

– Матвей, – едва слышно проговорила Марта, – ты в кого стрелял?

Догадавшись, что подумали женщины, он решил слегка подшутить над ними:

– Все, эти парни больше никогда не причинят людям вреда…

– Ты их…

– Вы их убили? – прохрипела Даша.

– Он врет! – недоверчиво воскликнула Марта.

– Не вру, а шучу, – улыбнулся Матвей. – Собирайтесь, нам пора ехать.

Выйдя из подъезда, Колька вскрикнул, едва не налетев на Григория Яковлевича. Грузный мужчина жил этажом выше и в далеком детстве не раз трепал Кольку за разного рода хулиганистые выходки. Он был одного с матерью возраста и часто захаживал к ней в гости. Закрывшись в комнате, они могли сидеть там, в сизых клубах папиросного дыма, до утра, и, как Колька подозревал, не только распивать «беленькую». Он вообще считал, что этот увалень сыграл в его судьбе не последнюю роль, а может быть, даже что ни на есть первую. У них с дядей Гришей были одинаковые водянистого цвета глаза и широкие носы. Правда, на этом все сходство и заканчивалось. Колька – худой как смерть, а Терентьев, наоборот, тучный и грузный. К тому же любитель выпить, разбитной дядька очень страдал из-за своего веса и последние годы почти не выходил во двор. Пить он перестал после инсульта, на удивление слабо отразившегося на его внешности и физических данных. Григорий Яковлевич остался по-прежнему в ясном уме и твердой памяти и лишь слегка стал приволакивать при ходьбе правую ногу. Бурная молодость оставила на его лице отпечаток в виде сосудистой сетки, синюшного цвета кожи и мешков под глазами.

– О! – открыл он рот.

– Здорово, дядя Гриша! – выдохнул Колька, размышляя, как обойти не к месту возникшего на пути соседа.

– А что, мать дома? – навис над ним Терентьев, опираясь на отшлифованную от частого пользования палку.

– Дома, вернее, нет, – спохватился Колька, испугавшись, что он сейчас отправится к ней.

– Ты где пропадаешь? – продолжал между тем засыпать вопросами сосед.

– Работаю, – соврал Колька, чувствуя новый прилив слабости.

– Выглядишь не очень, – неожиданно заметил Григорий Яковлевич.

– После ночной смены, – разозлился Колька и проскользнул мимо него к выходу со двора.

Колька знал в районе почти все «точки», где можно было приобрести наркотик, был в авторитете у местных барыг, поскольку не подводил с оплатой и ни разу не был задержан полицией. А это много – значит, не могли опера, в обмен на свободу и послабления, вынудить его «сливать» им информацию или, того хуже, вынудить решиться на контрольную закупку. Поэтому, едва выйдя на улицу, он достал сотовый телефон и набрал номер Протокола. Парень был мелким сбытчиком, но работал только с проверенными клиентами и через «почтовый ящик».

– Да, – ответила трубка.

– Это Лизун, – представился Колька заговорщицким голосом, сразу почувствовав себя причастным к какому-то таинству. – Где?

– А где надо?

– Я дома.

– На районе? – уточнил Протокол. – Тогда давай в «сотке», за батареей…

– Там же? – догадался Колька и отключился.

Это означало, что за батареей отопления, установленной в подъезде дома под номером сто, расположенного в соседнем дворе, Колька должен оставить деньги. Обычно их совали в пачку из-под сигарет и засовывали между стеной и радиатором в районе третьего и четвертого ребра. После того как Протокол забирал плату, он сразу звонил и указывал, где спрятал «чек». Сегодня Колька решил не мелочиться и взять сразу на несколько раз себе и Коме.

По указанному Протоколом адресу он был уже через пять минут. Деньги, пять тысяч рублей, сунул в спичечный коробок, который выудил из установленной у магазина урны.

Домой Колька приехал ближе к вечеру, когда уже спала жара. Он едва успел убрать руку от звонка, как дверь открылась. В нос ударил запах мочи, нестираных пеленок, ацетона, бензина и чего-то перекисшего. Колька даже удивился, что не чувствовал этого смрада утром. Из комнаты раздавалось осипшее кваканье дочки. Кому было не узнать. Она с трудом держалась на изъеденных «крокодилом» ногах. Из одежды теперь на ней были юбка и грязная, драная на груди майка.

– Принес? – выдохнула она так, что Кольке показалось: скажи он «нет», и она уже не станет вдыхать воздух, а просто сползет по стене на грязный пол и умрет. За ее спиной маячила тень Клизмы.

– Принес, – недовольный появлением очередного «рта», буркнул он, проходя на кухню. – Готовь ложку…

– Ты что, «герыч» достал?! – ожила на глазах Кома.

– Давай быстрее, – взорвался он, – а то сейчас уйду!

– Чего так долго? – гремя сваленной в мойку грязной посудой, спросила Кома.

– Работал. – Колька достал зажигалку и выжидающе уставился на свою подругу.

– У тебя что, тетка за границей объявилась? – завороженно наблюдая за тем, как плавится в ложке белый порошок, спросила Клизма.

– Какая разница! – вновь вскипел Колька, вспомнив, что из-за того, чтобы облегчить страдания, сегодня человека убил.

Странно, но его почти не мучили угрызения совести. Пока не «ширнулся», просто не до этого было. Сначала был занят тем, что прислушивался к тому, как работает его разлаженный организм, а употребив дозу, и вовсе забыл о существовании всяческих проблем и событий. Выйдя в коридор, Колька испытал странное спокойствие и умиротворение, ноги его буквально оторвались от земли, и его понесло, а потом и ноги, и руки будто растворились, и он весь превратился в невесомое облачко затухающего сознания.