Так как же быть с беспокойством по поводу того, что теория сознания не может быть проверена? Оно станет актуальным, лишь если окажется, что существуют две в равной степени простые теории, идеально соответствующие имеющимся данным и релевантным правдоподобным ограничениям. Этого вполне может и не случиться: одна из созданных теорий может оказаться явно предпочтительнее всех ее конкуренток. Но если мы столкнемся с двумя одинаково хорошими теориями, мы можем оказаться перед сложным выбором, — но даже в таком случае мы значительно улучшим свое понимание сознания путем резкого сужения альтернатив. В любом случае ясно, что не стоит заранее беспокоиться по поводу непроверяемости — пока у нас нет даже одной теории, которая могла бы хоть сколько-нибудь удовлетворительно объяснить интересующие нас феномены.

Конечно, эта опора на данные от первого лица и на правдоподобные ограничения означает, что теория сознания будет иметь спекулятивный характер, не свойственный теориям в большинстве других научных областей. Из-за невозможности строгой интерсубъективной проверки мы не сможем обрести полную уверенность, что наши теории находятся на верном пути. По этой причине наука о сознании, по-видимому, всегда будет лишена сильных эмпирических мандатов, имеющихся у других наук, и прожженные исследователи по большей части будут сторониться ее. Но сознание — настолько важный феномен, что лучше хоть как-то понимать его, чем не понимать вовсе: если можно выдвинуть осмысленную теорию сознания и показать, что она превосходит все конкурирующие теории, то это будет важным достижением, даже если эта теория никогда не получит абсолютно убедительного подтверждения. Попросту говоря, такова лодка, в которой мы находимся, пытаясь понять мир: мы берем те материалы, которые имеются у нас в наличии, и мы работаем с этими материалами.

В этой и последующих двух главах я сделаю несколько первых шагов на пути создания теории сознания. В первых двух из упомянутых глав обсуждаются возможные небазовые психофизические законы и обосновываются некоторые принципы, выражающие высокоуровневые регулярности, обнаруживающиеся в контексте зависимости сознания от физических процессов. Третья глава содержит спекулятивные рассуждения о характере лежащих в их основании фундаментальных законов. Все это не более чем предварительные разыскания, но мы должны начинать с чего-то.

Перспективнее всего начать разработку теории сознания, обратив внимание на примечательную когерентность сознательного опыта и структуры нашего познания. Феноменология и психология ментального не оторваны друг от друга; они систематически соотнесены.

Множество закономерных отношений между сознанием и познанием может, по сути, послужить отправной точкой для теории сознания. Лучше всего браться за их соотношение, сконцентрировавшись на феноменальных суждениях. Эти суждения имеют психологический характер, но при этом они тесно связаны с феноменологией, и в качестве таковых наводят мост между этими областями. Размышляя об этих суждениях и о том, как они функционируют в нашем собственном случае, мы можем сформулировать целый ряд принципов, связывающих феноменальное и психологическое.

Наиболее очевидным из этих принципов является принцип, который был упомянут мной в первом параграфе: наши второпорядковые суждения о сознании в общем и целом верны. Мы можем назвать его принципом достоверности. Когда я высказываю суждение о том, что у меня есть слуховое ощущение, оно обычно имеется у меня. Когда я думаю о том, что только что испытал боль, я, как правило, только что испытал боль. Имеется и обратный принцип, который мы могли бы назвать принципом детектируемости: если в наличии есть какое-то опытное переживание, мы обычно можем высказать о нем некое второпорядковое суждение. Конечно, многие переживания ускользают от нашего внимания, но мы, как правило, способны заметить их: переживание, которое в принципе не могло бы быть замечено нами, было бы странной разновидностью опыта [142] .

Указанные мной принципы не абсолютны. Наши второпорядковые суждения иногда могут быть ошибочными, демонстрируя тем самым исключения из принципа достоверности. Причиной могло бы быть невнимание (в рассеянном состоянии я мог бы подумать, что только что испытал боль, тогда как в действительности я всего лишь услышал громкий звук), неверная трактовка релевантных категорий (как в случае, когда я ошибочно обозначаю ощущение малинового как ощущение каштанового), психическое заболевание или нейрофизиологическая патология (как в случаях отрицания слепоты, когда субъекты высказывают ложные суждения о своих опытных переживаниях) и множество других обстоятельств. Если говорить об обратных случаях, то можно утверждать, что опытные переживания могут быть незаметными, к примеру, во сне или если они слишком мимолетны, чтобы можно было обратить на них внимание. Тем не менее эти принципы по крайней мере ухватывают значимые регулярности. В типичном случае второпорядковое суждение, как правило, будет верным, а опытное переживание будет таким, что его можно будет заметить. Эти регулярности не абсолютные законы, но они слишком часты, чтобы быть простым совпадением. Мы имеем дело с чем-то систематическим.

Я не буду детально обосновывать эти утверждения, так как я сосредоточу внимание на других принципах когерентности. Но рассмотрение ситуации с позиции первого лица показывает правдоподобность этих принципов, по крайней мере, в этой области, и их естественно распространить на другие случаи, воспользовавшись принципами гомогенности и простоты. Эти принципы одобряются и здравым смыслом, что имеет определенный вес; конечно, здравый смысл может быть пересилен при наличии убедительных оснований, но, при прочих равных условиях, надо оставаться скорее на стороне здравого смысла, чем противоречить ему. Наконец, как я отмечал выше, указанные принципы имеют статус некоего методологического ограничения при разработке теории сознания. Если бы второпорядковые суждения всегда были недостоверны или если бы большинство наших опытных переживаний совершенно нельзя было бы заметить, то наши суждения об опыте так мало соотносились бы с реальностью, что к разработке теории сознания нельзя было бы и приступить.

Наиболее фундаментальный принцип когерентности сознания и познания не содержит указаний на второпорядковые феноменальные суждения. Скорее он касается отношения между сознанием и первопорядковыми суждениями. Принципы, с которыми мы будем иметь здесь дело, имеют отношение к когерентности сознания и осведомленности. Вспомним, что осведомленность — психологический коррелят сознания, и его можно приблизительно охарактеризовать как состояние, в котором некая информация оказывается напрямую доступна для намеренного контроля за поведением и может быть использована для вербального отчета. Содержательные моменты осведомленности соответствует содержательным моментам первопорядковых феноменальных суждений (с оговоркой, о которой еще пойдет речь), содержательным состояниям — таким как «этот объект красный» — которые не направлены на сознание, а параллельны ему.