— Видите, на мне котиковое (она сделала ударение на втором «о») манто. Вы можете сшить к этому манто шляпу?

И они стали подбирать, что можно сделать в кон к этому котиковому (с ударением на втором «о») манто. Договорились о фасоне, о цене, простились. На пороге дама обернулась и разочарованно протянула:

— А мне Яша сказал, что вы настоящая француженка.

Дама ушла. Наташа подошла к окну и стала смотреть на улицу. На обочине, близко к тротуару, стояла новенькая, шоколадного цвета легковая машина. Вскоре «котиковое манто» легко выбежало из подъезда, открыло дверцу легковушки, по-хозяйски уселось на заднее сидение, дверца хлопнула, автомобиль уехал. «Интересно, кто она такая?» — подумала Наташа.

Через неделю дама приехала на примерку. Пищала от восторга, и за готовую шляпу прибавила еще десять рублей против назначенной цены. Полоса бездействия кончилась. К модистке из Парижа зачастили клиентки, ухоженные, прилично одетые, каких просто так не встретишь на улице.

Отпущенное для сна время сократилось наполовину, но Наташа не роптала. Появилась возможность покупать для Ники не только конфеты-подушечки, но даже сморщенные зимние яблоки. А однажды мать раскошелилась и принесла дочке большой, с пористой кожицей, апельсин.

Но иначе, как «котиковым манто», с ударением на втором «о», свой ватник Наташа с тех пор не называла.

Улановых стали узнавать на улице. Странно, но, казалось, весь город знает, откуда эти двое приехали. Уникальная способность незнакомых людей все обо всех знать в этом городе удивляла и раздражала Наташу.

— Какое им дело! — сердилась она, — кто она такая, эта тетка! «Здрасьте, — говорит, — это правда что вы приехали из Парижа?» Ну, приехали, ну, из Парижа! Ей-то что? Нет, тащилась за мной полквартала, не постеснялась остановить, и смотрит, как на уродца в банке.

— А ты? — спрашивал Сергей Николаевич.

— Отшила, — жена поставила на стол миску с дымящейся картошкой и сердито посмотрела на мужа, — сказала, что ее это ни в коей степени не касается.

Но Сергей Николаевич оставался неизменно любезным со всеми любопытствующими людьми. Только однажды сорвался.

Дело произошло в маленькой булочной на углу возле дома. В магазинчике никого не было, рабочий день кончился. Хлеб уже расхватали, Сергей Николаевич купил несколько бубликов. Продавщица, неповоротливая в пуховом платке, в черном тулупе, белом переднике и белых нарукавниках поверх тулупа, нанизала бублики на веревочку, протянула и совершенно неожиданно приблизила к нему лицо с выщипанными в ниточку бровями и неистовыми голодными глазами.

— Да как же вы могли оттуда уехать! Из Парижа! Да я б на коленях туда поползла!

Сергей Николаевич изменился в лице, двинул желваками, принял покупку, наклонился и доверительно и зло ответил:

— Ну и ползала бы всю жизнь на коленях!

Чаще стало проглядывать солнце. Однажды Наталья Александровна выпрямила спину от очередной панамки, огляделась и вдруг по-новому увидела свою веселенькую, незатейливо обставленную комнату.

Окно с подрубленными мережкой занавесками на туго натянутых веревочках, на подоконнике горшок с бальзамином — подарок соседей на новоселье; пышущую жаром печку, милые, привычные, по-новому расставленные вещицы, благополучно доставленные из Парижа в Брянск.

Наталья Александровна почувствовала себя хозяйкой в доме. Своем, собственном. В первый раз за всю жизнь. Бог с ним, пусть это была всего лишь комната в коммунальной квартире, с большой общей кухней на три семьи. До общей кухни ей не было никакого дела. У нее была своя печка, закуток, где Лука Семенович прибил просторную полку, где поместился им же сработанный шкафчик для посуды, гордо именуемый буфетом. Здесь можно было готовить незатейливую еду.

С соседями они поладили. Семейство Луки Семеновича состояло из него самого, тишайшей его жены Клавдии и дочки Жени. Женя училась на медсестру, Клавдия сидела дома по инвалидности. Она приспособилась мастерить из открыток пузатенькие шкатулки и каждое воскресенье, тяжко опираясь на костыль, брела на барахолку.

Одинокого соседа из дальней и полупустой комнаты видели редко. Знали только его фамилию — Гаркуша, знали, что он работает снабженцем и большую часть времени пропадает в командировках.

По причине возводимого «буфета» Лука Семенович проводил вечера в комнате Улановых. Работать молча не умел и ждал момента, чтобы вовлечь соседа в разговор.

— Удивляюсь я на тебя, Сергей Николаевич, — начинал он. Вынимал из-за уха карандаш и проводил по обструганной дощечке линию, — работаешь в столовке, а на ужин у тебя опять картошка с капустой. На мясо, тут это, не заработал, значить?

— Выходит, не заработал, — иронически поглядывал на Луку Сергей Николаевич.

— Честный, значить, — прикладывал мастер дощечку к нужному месту, — Это хорошо. В заграницах, тут это, все люди честные.