— Мама? Он же обещал! — по щекам Веры тихо скатывались слезинки.

— Ну, раз обещал, значит приедет, — мать прижала к своей груди Веру и погладила по голове. — Успокойся Верочка, ты же сама мне сказала, что все будет нормально. Жди, никуда не денется от тебя твой немец.

— Едет! Едет! — вдруг раздался звонкий голос Клавы и та, запыхавшись, вбежала с улицы в дом. — Немцы едут!

— Ой, мама! — ойкнула от известия Вера, — я не пойду, мне страшно.

— Что с тобой Верочка? Я не думала что ты такая трусиха, — шутя, вымолвила Акулина. — Я не замечала за тобой робости. Пойдем, смелее дочушка. Не на казнь же идем. Акулина легонько подтолкнула Веру вперед и та нерешительно, вышла во двор, за ней проследовала и мать.

Тут уже вертелись и дети, в предвкушении большого праздника. Они видели приготовления матери и старшей сестры. Тем более Вера была такая нарядная: в белом выпускном платье в горошек, в белых носочках и туфельках как у Золушки. Ее чистые, уложенные золотистые волосы, заколотые гребешком, горели и переливались на солнышке.

— Какая ты красивая Вера! — воскликнула искренне Катя, увидев старшую сестру, показавшуюся на дворе. Она шустро подбежала к ней и, деловито стала поправлять узенький поясок, охватывающий тонкую талию. — Вот так Верочка лучше. Ты самая красивая в мире.

— Ладно тебе Катюша, я такая, как и всегда. Спасибо тебе.

— Да нет. Ты вся светишься, — еще раз восхитилась сестра.

— Ну, хорошо, хорошо, — повеселела Вера. — Действительно день для меня необычный. Отпусти, пожалуйста, меня.

Шура стояла в сторонке и с грустью наблюдала за всем происходящим. У одиннадцатилетней девочки вдруг проявились первые чувства ревности и зависти к своей старшей сестре. Она глянула на свои грязные в цыпках босые ноги, измятое и порванное внизу холщевое платьице и, смутившись, спряталась за поленницу дров, сложенную у забора. Но неординарное поведение подростка не было замечено родными. Все внимание было обращено вперед на улицу, на входные ворота.

Вот послышались хлопки от закрывавшихся дверей машины, и раздалась непонятная гортанная отрывистая речь. Затем скрипнула калитка и, во двор уверенно вошел он, Франц Ольбрихт — оберлёйтнант Вермахта, высокий, улыбающийся, с ямочкой на подбородке молодой человек. На левой щеке у него рделись свежие царапины от ногтей. В мирное время среди офицеров они послужили бы темой для пикантных шуток. Здесь же, вызывали только сочувствие. В правой руке Франц держал большой букет ярко-красных роз. От его облика веяло благородством и силой.

Однако Акулина прочла в глазах немецкого офицера внутреннее волнение, когда молодой человек представлялся им. Его смущение было видно вдвойне, когда он понял допущенную оплошность с цветами. Но он не растерялся. Тут же разделил букет на две части и галантно преподнес розы женщинам.

Теперь пришлось краснеть Акулине, и в большей степени Вере, так как таких шикарных цветов им никогда никто не дарил, тем более так изысканно и галантно. Акулина прослезилась и в порыве благодарности хотела поцеловать в щеку Франца, но вид строгой, необычной по покрою и страшной по содержанию формы молодого человека с железным крестом, ее буквально остановил на полушаге.

— Спасибо пан офицер, — сдержанно проронила она и дотронулась до руки Франца. Вера зарделась от цветов и, чуть опустив голову, быстро проговорила на немецком языке: — Что мы стоим, пройдемте в дом господин Ольбрихт.

— Один момент, — воскликнул Франц, довольный произведенным первым эффектом на русских женщин и, развернувшись в сторону ворот, крикнул: — Ганс! Ко мне! — На эту команду тут же откликнулся немецкий солдат, водитель машины, который держа в руках большую коробку, проследовал за оберлёйтнантом в дом. За ним тихо и скромно вошли младшие сестры, которые сбились у лежанки печи и с большим любопытством стали наблюдать за красивым немцем и Верой.

Франц уверенно, словно волшебник, раскрыл коробку и к дружному изумлению взрослых и детей стал доставать и складывать на грубый деревянный стол, служившим обеденным, продукты в баночках и разноцветных упаковках. Здесь же на центр стола были водружены и две бутылки французского Бургундского вина. Но вот в его руках оказался шоколад. Франц поманил детей пальцем и когда те, толкаясь и прячась, друг за друга, все же подошли, он разломил плитку на три части и с улыбкой вручил каждой девочке:- Bitte!

— Берите, берите дочушки, не стесняйтесь, — подбодрила их Акулина. — Когда дают надо брать, а когда бьют убегать. — Девочки радостные с шоколадом отбежали на свое место.

Дальше фокусы продолжались. На столе появлялись все новые и новые продукты Deutsches Reich. После консервов пошли мешочки с крупами и сахаром. Но вот немец загадочно посмотрел на Веру, а затем на ее маму:- Это вам. Развернете потом, — и вручил им свертки с индивидуальными подарками. Его улыбка излучала тепло и радость. Он был доволен собой.