Всматриваясь в приближающихся всадников, Нурмамед удивился: «Ба, да один из них, кажется, наш племянник Берды! Почему же он не поездом приехал? И где он такого доброго коня добыл? И одежда на нём прямо-таки байская!»

Не переставая удивляться, Нурмамед сбежал с холма и вышел на дорогу. Всадники остановились. Берды спрыгнул на землю, уважительно протянул дяде обе руки, Узук продолжала сидеть в седле, от смущения забыв даже поздороваться.

— «Бывают же такие красивые парни!» — взглянув на неё, подумал Нурмамед и повёл гостей к своей кибитке. Подбежавшие мальчишки приняли поводья.

У порога Узук задержалась. Ей было стыдно войти в мужскую компанию, но и к женщинам в такой одежде пойти — за сумасшедшую примут. Она вопросительно посмотрела на Берды. Тот улыбнулся ей одними глазами, тихо шепнул на ухо:

— Не показывай вида… Идём! Помни, что Чопан-ага тебе сказал.

Запыхавшись, торопливо подошёл дедушка Берды, обнял внука за плечи, поцеловал его в лоб.

— Жив-здоров, сынок? А вот Гозель… мать твоя, не полюбуется… на тебя.

Старик с трудом сдерживал слёзы. Дочь его умерла в очень тяжёлых условиях, и каждый раз, встречаясь с внуком, дед вспоминал её и расстраивался.

— Не надо, дедушка, — попросил Берды.

Старик шмыгнул носом и повернулся к Узук.

— Здравствуй, сынок! Как твоё здоровье?..

Через минуту в кибитку набилось столько народу, что негде было виноградине упасть. Все родственники, близкие и знакомые, прослышав о приезде Берды, спешили поздороваться с ним.

К Берды протолкалась высокая смуглая женщина.

— Приехал, племянничек мой? Погостить собрался? А зачем же через пески ехали? Замучились, наверное? Надо бы поездом и быстрее и удобнее. Как там, в Мары, все здоровы?

— Все, — ответил Берды, — салам свой прислали.

Тётка всхлипнула.

— Ах, пока жива была бедная Гозель, часто мы друг друга навещали. А как умерла, так и совсем не видимся… А что это за паренёк с тобой приехал? Вах, какой красивый йигит!..

— Тётя Огульнар, выйдите на минутку, — попросил Берды, — мой товарищ вам два слова скажет.

— Идём, хан мой, от тебя можно и все десять слов послушать…

— Что нового в Мары, племянник, как народ живёт? — спросил Нурмамед, проводив взглядом жену и Узук. — Несколько лет я уже не бывал в Мары. Изменилось, наверное, многое…

— Что там могло измениться дядя! Как был город, так он и остался. По разному люди живут. Кое-кто плов и чектырме [81] кушает, а большинство бедствует.

— Ай-я-яй… — покачал головой Нурмамед. — А такой большой и богатый город. Когда же люди перестанут па судьбу жаловаться?

— Когда у верблюда хвост до земли дорастёт, — невесело пошутил кто-то.

— Верно! — поддержали в толпе. — Когда вода выше головы, всё равно — на один вершок или на десять. Бедняк что в большом городе, что в маленьком ауле — везде бедняк.

…Во дворе Узук спросила у своей спутницы:

— Где ваша кибитка, тётушка?

— Вот эта самая, откуда мы вышли.

— А рядом — чья?

— Рядом младшая сноха живёт.

— Пойдёмте в её кибитку!

В кибитке не было никого, кроме здоровенной краснощёкой девахи, испуганно отвернувшейся к стене при виде незнакомого мужчины.

— Вы только не пугайтесь, тётушка, — слабо улыбнулась Узук и сняла тельпек. Две тяжёлые чёрные косы упали вниз.

— Вай! — вскрикнула Огульнур.

Обернувшись на восклицания, краснощёкая девица растерянно уставилась на Узук, прикрыв рот рукой.

— Помоги мне сапоги снять, — попросила её Узук. Она попятилась.

— Давай я помогу, — сказала опомнившаяся Огульнур. — Она ещё не научилась сапоги с джигита снимать. Вот отдадим её за восемьдесят верблюдов с золотом да семьдесят верблюдиц, гружённых халатами, тогда она быстро всю науку женскую постигнет.

Девушка хихикнула.

Узук развязала пояс, скинула халат, брюки, рубашку и осталась в алопламенеющем платье.

— Ну, как, теперь я не похожа на мужчину?

Догадливая Огульнур — недаром сорок лет на свете прожила — достала откуда-то бёрук [82] , протянула неожиданной гостье. Узук надела его на голову. Огульнур накинула на неё сверху бархатный пуренджик. Только после этого краснощёкая хозяйка кибитки осмелилась подойти к Узук.

— Вай, до чего же я простая, до чего недогадливая! — изумлялась она. — Даже косы увидела — и то не поверила, что вы не мужчина.

— Простота говорит о добром сердце, — похвалила её Узук.