– А откуда ты знаешь Диего?
– спросила я.

– Мы как-то по работе столкнулись, - неопределенно ответил Чаки.

– А что за работа, - неунималась я.

Он чмокнул меня в нос:

– Диего один раз помог мне организовать вечеринку в честь день рождения жены мэра. С тех пор, мы дружим.

Я смотрела на него и мне очень хотелось ему верить. Его лицо было расслабленным, влажные от воды волосы чуть поблескивали, на шее были видны капельки воды. 'И как я могла поверить в бред наркоманки?' - думала я.

Взяв в ладони лицо Чаки, я его поцеловала. Мне было приятно ощущать его язык, гладить его гладкую грудь.

На следующий день, в обед я поехала в больницу к маме. На скамейке сидел отец, он кормил голубей. Я подошла к нему, наклонилась и поцеловала его в щеку:

– Привет, па!

– А, дочка!
– сядь, посиди.

– Почему ты не у мамы?

– Да что-то как-то нехорошо стало, вот вышел подышать воздухом.

– Почему ты врачам ничего не сказал, - разволновалась я.

Он погладил меня по руке:

– Не волнуйся, милая! Это от духоты! Я вчера почти не спал. Ночью было так жарко, что я все окна открыл.

– Папа, я обязательно куплю тебе кондиционер! Вот зарплату получу и куплю!
– сказала я.

Он улыбнулся, отчего его лицо покрытое морщинами стало еще старше:

– Это было бы здорово! Вот на старости лет и у меня будет кондиционер! Прямо как у министра!

– Ох, папочка! Ты у меня такой:

– Дурной?

– Нет!
– засмеялась я.
– Не дурной, а смешной!

– Смешной, это хорошо! Запомни дочка, смех он лучший друг бедняка. Богатым он не дан, у них хлопот много - как свое богатство сберечь, а бедные люди смеются, потому как у них только смех и есть. Поняла?

– Поняла, папа!
– я поднялась.
– Пойду к маме!

– Подожди, дочка! Я вот поговорить с тобой насчет сестры хотел... Не бросай ты ее!

– Ну что ты пап!
– я подошла и еще раз чмокнула его в щечку.
– Не брошу! А сейчас мне пора!

– Подожди:

– Потом поговорим, как выйду, а то у меня цветы завянут!
– я показала ему большой букет белых лилий.

– Хорошо, иди родная!

Я пошла и только возле входа в больницу, что-то заставило меня обернуться. Отец все также сидел на скамейке, кормил голубей.

У мамы я провела время очень хорошо. Мы с ней много шутили. Она обрадовалась цветам, опять рассказывала про то, как в молодости ей дарили большие букеты и как счастлива она была в танце. Рассказывая это, она красиво взмахивала руками, как это делают в сальсе.

Когда пришла медсестра и сказала, что скоро процедуры, то я спохватилась. Оказывается я просидела три часа и совсем забыла про отца, он наверное, уже ушел. Пообещав маме навестить ее завтра, я побежала вниз, про себя думая, что в крайнем случае, я заеду домой и мы поговорим.

Отец все также сидел и ждал меня на скамейке. Возле его ног, бродили голуби в поисках крошек.

– Ты их откормишь и они разучатся летать, - сказала я подходя ближе.

Отец мне не ответил. Я села рядом и увидела, что он спит. Корка хлеба лежала в руке. Я взяла его за руку, чтобы вытащить корочку. В этот момент, я почувствовала, что его рука ледяная. Мне стало очень страшно и ужасно хотелось кричать, но от ужаса, крик застрял в моем горле. Он был мертв. Мой отец, мой папа! Человек, который подарил мне жизнь:

Я упала ему на грудь и зарыдала. Мне казалось, что его тяжелая мужская рука привычно погладит меня по волосам, скажет: 'Не плачь, дочка! Все пройдет!', но этого не происходило. Он сидел неподвижно.

То что происходило дальше, я помню очень смутно. Я видела, что ко мне подошел Денни, что он побежал за врачами, они пытались нащупать его пульс, но затем принесли носилки и унесли отца куда-то. Мельком я видела Александра Штольца. Он что-то говорил мне, пока я плакала на стуле в холле больницы.

Я спала и видела страшный сон, а когда проснулась, то было уже далеко за полдень и солнце светило прямо таки нещадно. Рядом со мной проснулся Чаки. Он погладил меня по лицу, молча рассматривая меня. Я потрогала кончиками пальцев его губы:

– Знаешь, мне приснился страшный сон, словно папа умер.

Чаки смотрел на меня как-то отстраненно. Я подняла голову, чтобы заглянуть ему в глаза:

– Так это не было сном?

Он покачал головой, в его глазах я увидела сострадание и от этого мне стало еще хуже. Я отвернулась. Мне хотелось с кем-то поговорить, но когда он вот так смотрел на меня я не могла вынести этого.