В здание больницы мне удалось проникнуть незаметно, правда перелезая через высокий забор я зацепилась за него рубашкой и похолодела от страха представив как меня завтра здесь найдут, но успокоившись, смогла отцепиться. Велосипед я бросила возле одного дома пару кварталов назад. Уже через полчаса его либо увели, либо разобрали на запчасти, так что насчет этого волноваться не приходилось.

Штольц что-то писал в своем кресле, и когда я проникла в дверь и плюхнулась на рядом стоящий стул, он долго непонимающе таращился на меня. Тут я вспомнила, что все еще в гриме и со стороны напоминаю подростка. Я решила немного пошутить и поэтому сделав грубый голос прохрипела:

– Дядь, пусти пожить!

Он молча встал из-за стола и больно схватив меня за ухо потащил к двери:

– Тебя родители манерам не учили? Как ты сюда попал?

В этот момент у меня с головы упала бейсболка и длинные волосы рассыпались по плечам. Зло глядя на него, я отклеила накладной нос и возмущенно воскликнула:

– Нет, сам звал, а сам мне чуть ухо не оторвал!

Все еще потирая горевшее огнем ухо я смотрела на Штольца, а он глупо улыбался. Не удержавшись я спросила:

– И что здесь смешного?

Он подошел и порывисто прижал себе к груди:

– Мария! Я так волновался! После твоего письма я не находил себя места. В какой-то момент я даже хотел ехать и потребовать у твоего мужа, чтобы он показал мне тебя. И вот, ты здесь!

Я обратила внимание, что за время, пока мы не виделись он очень похудел. На его щеках была щетина и вообще он сам больше был похож на больного чем те, что лежали в его больнице.

Затем он ушел и вернулся с подносом, на котором дымились две кружки превосходно пахнущего кофе и лежала целая гора бутербродов. Видя это изобилие, я поняла, что голодна как волк, поэтому сразу накинулась на еду, походу с полным ртом рассказывая ему свою историю.

Он сидел рядом со мной и очень внимательно слушал. Пытаясь одновременно жевать и рассказывать, временами я сбивалась, но он меня никуда не торопил. На его бледном лице горели глаза, я видела, что он не просто рад меня видеть. Наверное, именно в том момент я осознала, что он меня любит и что я его кажется тоже. Все в его фигуре и лице было родным. Чувствуя его запах я буквально пьянела. А еще, мне хотелось тепла. После того как умерли родители, рядом со мной не было действительно близкого человека и от одиночества я немного одичала. И вот сидя на его мягком диване и глядя на него, я чувствовала себя так, что я снова дома и что теперь-то уж все будет хорошо. Не сдержавшись, я протянула руку и погладила его лицо. Щетина была грубоватой, но она мне приятно колола руку.

Его реакция была мгновенной, Александр словно этого ждал. Он накинулся на меня и закрыл рот страстным поцелуем. В этом поцелую лучше всяких слов мы объясняли друг другу как скучали, как мы растеряны и в то же время счастливы, а также то, что наше одиночество в прошлом.

Наша одежда буквально в одно мгновенье оказалась на полу. Мы очень торопились, так как итак потратили слишком много времени в прошлом. Теперь нам нужно было это наверстать, узнать друг друга заново, а также о многом поговорить.

В нашем слияние было что-то отчаянное, мы были словно пару влюбленных на тонущем корабле. Эти несчастные понимают, что спасенья нет, а также то, что эти минуты любви могут быть последними в их жизни. И пока все вокруг хватают документы и спасательные жилеты, влюбленные дарят последние минуты жизни друг другу. Все до остатка. До последней капли:

Впервые за долгое время я проснулась очень поздно. Проснувшись, я сладко потянулась, подставляя свое разморенное сном тело солнечному свету, бившему через окно.

Алекса рядом не было, видимо он ушел по делам. Вчера он определил меня в дальнюю палату на последнем этаже. Это был этаж, где лежали тяжелые больные, а также те, кто был в коме, но родственники не хотели отключать несчастных от аппаратов, поддерживающих их растительную жизнь. На этаже было не много персонала, а те что работали, были самыми проверенными. О том, что я здесь никто не должен был знать, поэтому я была поселена среди гнетущего больничного безмолвия. И не смотря на все это, я была до безобразия счастлива. Я была счастлива так, что мне хотелось петь и кричать о том, что я люблю самого лучшего человека на Земле, и что он любит меня.

Поскольку мне запрещено было выходить, то почти целый день я валялась глядя глупые сериалы и листая журналы, которые принес мне Александр. Днем он был еще красивее, он побрился и теперь его гладкая щека терлась о мою, пока я бормотала ему в ухо всякие глупости. Раньше мне это было не свойственно, и видя, как парочки называли друг друга 'Кисуля' и 'Перчик', меня передергивало. А теперь я сама сидела поджав под себя ноги и бормоча ему в ушко слова любви, а когда он наклонял мою голову, чтобы прошептать мне подобную же чушь в ответ, я буквально таяла и мурлыкала как кошка.