– А што так? – Кривой скривил длинный рот, изображая огорчение. – Всего-то приоткрой дверь, голуба, и все, и свободен.

– Я спешу! Пустите! Никуда я не пойду!

– Мальчик, лябовь подождет, а ты бушь при монетке, – сказал бандит. – Што не так? Не помре.

Мальчишка извивался, как будто за шиворот ему кинули холодную мокрую лягушку.

– Давай еще одного найдем, че нам этот? – Сержик с несчастным лицом старался удержать парня.

– Действительно. – Нахмурившись, Кривой смотрел на пажа, который не уставал крутиться и вырываться. – Тока, голуба, глянь: улица пустая, никого нету. Где другого раздобум? Заткни же ж его! Не дай бо кто услышить, сбежится.

Паж, которому Сержик споро прикрыл рот ладонью, подогнул ноги, повиснув у бандита на руках, – рассчитывал, что тот быстро устанет и выпустит его. Однако силы у Сержика было не занимать, он только крякнул, когда мальчишка обвис мешком.

– Че за гнида? – пробормотал он, рывком приподнимая обмякшее тощее тело.

Поняв, что маневр не удался, мальчишка принялся кусаться, не оставляя попыток вырваться. Сержик, отдернув руку, на которой остались следы укуса, коротко ударил парня по зубам. Голова того мотнулась в сторону, но мальчишка, извернувшись, снова укусил Сержика, на этот раз не за ладонь, а за запястье. Бандит чуть не выпустил пленника.

– Паж, который не хочеть монетку? – Кривой подошел ближе и запустил руки пажу под камзол. – Богатый, что ль, голуба?

Паж, взвизгнув, извернулся, пихнул Кривого ногами в живот. Сержик пошатнулся и едва не упал. Парень снова задергался, вырываясь.

– Положь гниду на землю, штоб не рыпался, – приказал Кривой, отряхиваясь. От неожиданности он не удержал равновесие. – Личиком вниз. Руки держи, ноги тож.

Когда Сержик уложил пажа и уселся сверху, Кривой обшарил мальчишку.

– Смотри-ка, какова лябовь! Записулька, а? – Бандит показал Сержику раскрытую ладонь, на которой сверкнули несколько разноцветных капель. Мальчишка дернулся.

– Че такое? Камушки! – Сержик протянул руку чтобы потрогать прозрачные самоцветы, переливающие свет, как воду, – и с воплем полетел на Кривого: паж, сложив ногу в колене, пнул громилу в спину. Сержик выставил ладони, чтобы не свалиться лицом на камень, и выпустил запястья пажа. Мальчишка вывернулся из-под Сержика, вскочил и дал стрекача.

Кривой отпихнул товарища:

– Слазь, голуба, не время! Я чуток не рассыпа!

Громила уже хромал вслед несущемуся во весь дух мальчишке.

– Стой! Подь сюды, брось его! Камушки-то у нас!

Сержик вернулся. Паж, крепко сжимая спасенный алмаз, скрылся за поворотом. Кривой разглядывал, передвигал на ладони камни, любовался игрой света.

– Смотри-ка, экая лябовь, голуба, – заметил он приятелю. – Это нам кстати. Однако мальца надоть другого. Бушь ты им. Идь глянь, как там у Ло.

– Ты че, Аласт? А ну как там стража?

– Без разговоров! А не то... Стой! Бежи!

С площади на улицу завернул конный отряд стражи. Кривой с Сержиком, не сговариваясь, кинулись к двери под вывеской.

Казалось, что они лежат в зале с алмазными колоннами. Солнце проникало сквозь отверстия в высоком потолке и падало узкими потоками, в которых пылинки то взблескивали, то мерцали, словно подмигивали. То словно все разом повернутся спиной к глядящему: столб света посереет, потухнет, только едва заметная золотая молния змейкой скользнет сверху донизу – и снова все померкнет, но тут же опять заблестит, засверкает.

Арчибальд оторвался от игры света, поднялся, прошелся по пещере. В утреннем освещении проходы выглядели не столь зловещими. Рыцарь мог, присмотревшись, разобрать уходящий вдаль коридор, даже поворот там.

Юлий спал, свернувшись калачиком. Из-под седла, на котором покоилась всклокоченная голова нищего, Арчибальд осторожно извлек сумку, повесил через плечо.

Лошадей оставили у стены. Рыцарь вбил в глину нож и примотал к рукояти чумбуры обоих недоуздков, так что животные провели ночь морда к морде.

Сейчас Арчибальд снял с лошадей мешки с овсом, достал из сумки щетку со скребком и тщательно вычистил обоих, особенно ноги и живот, покрытые после скачки по улицам комочками грязи. Затем по очереди взнуздал коня и кобылу, сунув недоуздки в сумку к щетке и скребнице. Принес свое седло, провел ладонью по спине вороного от холки до зада, заседлал. Жеребец стоял спокойно, иногда косил глазом, прижимал уши, но рыцарь хлопал его по шее, говорил что-нибудь – и тот успокаивался.

Затем Арчибальд подошел к Юлию: