Однако оставлять без внимания грубый выпад Бекмурад-бая тоже нельзя. Ответ нужен был не ему, ответа ждали сидящие здесь землекопы. И Сергей сказал:

— Вы думаете, что я знаю грабителей? Да, знаю!..

Среди дайхан прошло лёгкое движение. Коротышка Медед раскрыл рот, удивлённый такой откровенностью. Даже Бекмурад-бай отвёл от переносицы кустистые брови.

— Сухан Скупой в этом году купил семь десятин земли, — продолжал Сергей. — Хозяева этой земли лишились последнего куска хлеба. 1ы, бай, тоже купил пятнадцать десятин. Купил у тех, чьи детишки плачут от голода и просят: «Папа, хлеба!». А где взять хлеб, если вы, отняв у людей землю, скупаете зерно и втридорога продаёте его на базаре? Поэтому ограбленные вамп бедняки вынуждены отнимать у вас силой кусок хлеба — они не могут видеть, как их дети умирают голодной смертью, Я думаю, они поступаю г правильно!

— Выхода у людей нет!

— Когда голова закружится, сторон света не нападёшь!

— Пророк наш завещал воздавать равным за равнее!

Бекмурад-бай покосился на землекопов.

— Где Сухан-бай?

Сергей пожал плечами:

— Странный вопрос! Почему я должен знать это?

— Он был здесь!

— Ну и что? Сюда приходят многие. Пришедшему говорим «салам», уходящему — «до свиданья», но мы не спрашиваем, куда он уходит, как не спрашивали, откуда пришёл. Сухан Скупой ушёл с мирабами. Может быть, у них ночевать остался.

Бекмурад-бай круто повернул к выходу. Медед крикнул:

— Если с отцом беда какая случилась, ты, чумазый, ответишь!

— От твоего отца сама беда, как от чёрной смерти, бежит! — засмеялся Сергей. — Я сторожить его не нанимался, чтобы отвечать.

— Если его Берды убил, с тебя кровь спрошу!

— Много вас найдётся спрашивать! Берды не такой глупый, как сыновья твоего отца. Глупый человек из тюрьмы не убежит, если за его смерть тысячу рублей заплатили да полсотни каракульских шкурок поднесли, а он — убежал!

Последнюю фразу Сергей выкрикнул нарочито громко, для Бекмурад-бая. И тот услышал. Он уже держался за луку седла, когда сквозь открытую дверь до него долетели слова Сергея. Бай выругался: пронюхали, го лодранцы! И, вскочив на копя, с силой опустил плеть. Жеребец с места взял в карьер. Вслед рассыпался частый, нестройный топот остальных всадников.

Хлестнув ещё несколько раз ни в чём не повинного жеребца, Бекмурад-бай отпустил поводья. Куда ехать? Где искать?

Холодный поток встречного воздуха бил в лицо, рвал полы халата, свистел в ушах тонко и злорадно. Черпая стена ночи вставала впереди, и ни один огонёк не маячил в ней, ни одна светлая искорка не бродила во тьме: словно в адскую бездну нёс своего хозяина всхрапывающий конь.

Бекмурад-бай поёжился, натягивая поводья, невольно оглянулся. Далеко позади светились два жёлтых окна домика Сергея — единственный свет во всей вселенной.

Он снова обернулся лицом к темноте ночи. Она была понятнее и ближе, потому что в душе царила такая же темнота — Берды и его друзья снова становились ночным кошмаром.

Неожиданное богатство так обрадовало Худайберды-ага, что он решил пропустить денёк, не ходить на расчистку канала. С хорошей едой он наверстает этот день, а сегодня просто не может не порадовать своих изголодавшихся детишек!

Отдав одну овцу напарнику по землянке и попросив его заготовить мяса впрок, Худайберды-ага, погнал остальных четырёх овец в город, на базар. Покупатели нашлись быстро, тем более, что старый дайханин, мало искушённый в хитростях купли-продажи, торговатся не умел, да и некогда ему было торговаться.

Однако, продав трёх овец, Худайберды-ага подумал и не стал продавать последнюю, справедливо решив, что жене и детям мясо тоже не помешает — в кои веки раз они его пробуют, это мясо! На вырученные деньги он купил муки, чаю, сластей для ребят и отправился домой.

Его приход был настоящим праздником. Дети шумно радовались, то рассматривая невиданные подарки, то цепляясь за отца. Смахивая с глаз слезинки счастья, проворно, как молодая, двигалась жена, ставя перед мужем чай, замешивая тесто.

— А у Бекмурад-бая корову украли, — сообщила она, тщательно укрывая дежу ветошью, чтобы тесто получше подошло. — Сохрани бог от недоброго, мною воровства становится.

— Голодают люди, — сказал Худайберды-ага. Поневоле воровать пойдёшь. Нe то, что у бая, у самого аллаха украдёшь, если дети рта не закрывают от голода.

— И пастух, говорят, не видел, кто украл. Бекмурад-бай сердится: если, говорит, корова не найдётся, пусть пастух платит, а не найдёт денег, я его, говорит, батраком у своих дверей сделаю.

— Всё ему мало! — Худайберды-ага вздохнул, сочувствуя бедняге-пастуху и осуждая Бекмурад-бая. — Всё мало… Глотает людей, как чёрный дэв камни, и всё брюхо своё не насытит. Ох-хо-хо… Где нож? Пойду пока овцу освежую.

Ребятишки с радостными возгласами подхватились помогать отцу, по тут в кибитку вошёл незнакомый паренёк и, едва поздоровавшись, сказал: