Ты, в сущности, никого не убил и не убьешь, когда прикажешь себе умереть. Ты станешь свободным и будешь скитаться, меняя миры, страны и тела. Смерть – только грань, не страшись перехода.

– Ты призываешь меня к самоубийству? – спросил я.

– Всего лишь к освобождению. Я давно свободен, многие века, многие тысячелетия.

– Кто ты?

– Ну, говори же! Произнеси то имя, которое вертится у тебя на языке. Что тебе? Ты все равно в меня не веришь. Говори же! Ты будешь прав и не прав. Люцифер – это слишком узко. Это взгляд с одной стороны. Что такое добро и зло? Все слишком запутано. Сейчас добра боятся пуще всякого зла, потому что не умеют отличать одно от другого. Я проводник, я учитель, я Бодхисаттва. И я знаю короткий путь.

– И что же это за путь?

– Путь боли. Я не добиваюсь лавров первооткрывателя. Все это было известно и до меня. Скандинавский Один пригвоздил себя к мировому древу Иггдрасиль и висел на нем девять дней, дабы обрести шаманское вдохновение. Китайский монах Хуэй-кэ [13] отсек левую руку мечом и поднес Бодхидхарме [14] , чтобы показать искренность своей жажды обрести знание. Они обменялись несколькими фразами, и Хуэй-кэ достиг просветления.

Индийские аскеты садились между четырех костров и занимались медитацией, а потом приносили себя в жертву любимому божеству, например, бросившись в Ганг. Мать Базидеа из Сиены из ордена цистерцианцев подвергала себя самым изощренным экзекуциям, дабы достичь божественных явлений: истязала железными прутьями, пока не плавала в луже собственной крови, зимой спала в снегу, летом – на крапиве или шиповнике. А Аделаида Бурбонская как-то приказала подвесить себя за ноги к камину, где была зажжена мокрая солома и устроила копчение. Она была не единственной и не первой. Были и последователи, и предтечи, вплоть до первых христиан, разорванных львами в цирке Нерона. Их море, таких случаев. В разных странах, на разных континентах, в разных религиях. Мне осталось только систематизировать и применить. И набрать учеников.

– Дорого обошлось Жюстине это ученичество.

– Ты найдешь ее. Пошли!

Мы идем между рядами могил, и каждый памятник, каждый камень, каждый крест колеблется пленкой границы и открывается окном в иную реальность. Скалы и моря, сияющие небоскребы и раскаленные земли, кровоточащие леса самоубийц и ледяное озеро предателей. А над всем – багровое небо и весенний потемневший снег у подножия крестов и надгробий.

Телефон Маркиза не отвечал уже третий день. Я сразу подумал о самоубийстве, что было нелогично. Мне казалось, что Андрей сейчас дальше от этого, чем когда-либо. А пассаж о монастыре я, честно говоря, воспринял скорее как фигуру речи. Но тем не менее мысль о самоубийстве была первой.

Вечером я поехал к нему. Долго звонил в дверь. Глухо. Достал ключи, которые он дал мне еще перед последним «путешествием». Отпер замок.

Дверь не поддается, вероятно, заперта изнутри. Сейфовая дверь. Здесь только автогеном резать!

В доме есть общая лоджия, к которой примыкают балконы жильцов. Можно попробовать перелезть. У них не застеклено.

Я вышел на общий балкон. Восьмой этаж. Весна, скользко: вода подо льдом. Старательно очистил ото льда участок балконного ограждения у стены и влез на него. Обхватываю руками стену и делаю шаг на соседнюю лоджию. Нога скользит. Там некому было подготовиться к моему визиту и счистить лед. Меня заливает адреналином. Главное, не смотреть вниз! Я вжался в стену и пытаюсь нащупать ногой менее скользкий участок. Кажется, получается. Переношу вес на правую ногу и нащупываю рукой какой-то выступ.

По-моему, шуруп для бельевой веревки. Хватаюсь за него, переставляю вторую ногу и спрыгиваю на балкон.

Передо мной запертая (естественно!) балконная дверь и закрытое окно. Свет в кухне не горит. Слева от меня – металлическая стремянка, оставшаяся после ремонта. Я взял ее и шарахнул по двери. Стекло разлетелось вдребезги. Выбираю острые осколки и открываю дверь изнутри.

Кухня пуста. Иду в гостиную и включаю свет.

Андрей лежит возле окна, навзничь, раскинув руки. Подхожу и сажусь на корточки рядом с ним. Судя по всему, он умер не более часа назад. Холодные застывшие ладони, мертвые глаза на побелевшем лице, посиневшие губы. Но это все, чего успела добиться смерть, не изменив черт лица и не испортив кожи внутренними кровоизлияниями.

Закрываю ему глаза и понимаю, что плачу.

Зачем? Все же налаживалось! Дело закрыли, залог вернули, расплатился, наконец, с долгами…

Бывают немотивированные самоубийства. Приходит человек на службу, улыбается всем, работает, как обычно, а вечером его находят в петле. И никто не понимает почему. Жалеют, пожимают плечами.

Отсутствие причины и есть самая страшная причина. С внешними обстоятельствами можно справиться, и они видны окружающим, которые могут вовремя схватить за руку. Внутренняя тоска, разъедающая душу, зачастую не видна никому. Тем и опасна.