— Надеюсь, что еще не поздно проявить свое мужество в этом деле. Насколько мне известно, королева здорова.

— Благодаря Богу, сэр. Впрочем, о здоровье королевы заботятся ее верные советники. Вам следовало бы приехать сюда года три тому назад. Почему вы медлили до сих пор?

— Мой единственный брат умер, а его вдова и дети требовали моего присутствия дома. Его высочество принц Оранский в обстоятельном письме уведомил обо мне ее величество и вместе с тем указал ей на следы участвующих в деле лиц.

— Так что мы могли бы предохранить себя и без вашей помощи. Не думаете ли вы, что теперь сделать это мы не в состоянии? Именно это возобновило ваше давнее намерение лично действовать здесь и заставило вас покинуть родину?

— Нет, сэр. Я оставил Померанию в сентябре прошедшего года, под знаменами пфальцграфа Казимира участвовал в злополучном походе против Кельна и при Гильмердинге был взят в плен. Освободившись несколько недель тому назад, я решился было поступить на службу к моему прежнему благодетелю принцу Оранскому как вдруг узнал о его смерти.

— И вы намерены поступить на службу ее величества?

— Да, если это угодно королеве.

— При ее высочайшей особе!

— Как? Об этом я и не думал.

— Однако вы надеетесь быть вблизи нее?

— Я надеюсь видеть ее.

— Вы в себе подозрительно уверены!

— Как дворянин, желающий спасти жизнь королевы и подвергающий при этом опасности собственную жизнь, я считаю себя вправе удостоиться чести быть невдалеке от ее величества.

— И какой награды требуете вы за вашу службу?

— Награды?!! Я приехал сюда, сэр, не для того, чтобы выслуживаться! Как кажется, вы очень ошибаетесь относительно меня. Я богат, дворянин и могу довольствоваться благодарностью вашей королевы и сознанием, что в ней я нашел защиту моей религии и могучего врага Филиппу Испанскому.

— Вы уже представились испанскому послу?

— Нет. Времени для этого хватит, если королеве угодно будет, чтобы я явился к моим так называемым сообщникам.

— Достойный сэр, я опасаюсь, что мы не воспользуемся вашими услугами. На жизнь королевы покушаются не те убийцы, которые указаны вами, а совсем другие. В январе была уже сделана попытка одним католическим священником.

— В январе? Я об этом ничего не знал! В то время я служил в войсках Казимира.

— Вот видите, несмотря на декрет и портрет папы, вы не знаете козней, затеваемых им и Филиппом в Англии.

— Но я сумею открыть их!

— Королеве доложили о вашем прибытии и затем ее величество решит, имеются ли у нее основания, чтобы воспользоваться для чего-либо вашими услугами. Когда вы приехали?

— Семнадцатого утром.

— В какой гостинице вы остановились?

— В «Белом Медведе», в Лондоне.

— Вы еще не осмотрели Лондон?

— Я считаю моей первейшей обязанностью поступить здесь на службу.

— По-видимому, вы страстно желаете поступить к нам на службу! У вас есть знакомые в Лондоне?

— За исключением вас и моего хозяина, я не знаком ни с одним англичанином.

— И ни с одним шотландцем?

— Решительно — ни с одним!

— Быть может, вы желаете посетить Шотландию или наши северные провинции?

— Милорд статс-секретарь, воистину я вас не понимаю! Я прибыл в Англию не ради удовольствия, а в виду серьезного дела.

— Хорошо, сэр. Извините, если вопросы мои не нравятся вам. Понятно, что решение дела полностью зависит от ее величества. Осмотрите аслейский парк или иначе распорядитесь вашим временем, а через три часа я надеюсь дать вам ответ.

Уолсинхэм знаком отпустил Леопольда — и негодующий рыцарь удалился.

У Леопольда, несомненно, были иногда дни разочарований и негодования. Чем больше размышлял он, тем больше приходил к убеждению, что его подозревают и что статс-секретарь, несмотря на рекомендацию принца Оранского, считает его, Леопольда, человеком сомнительным. Уж не думают ли, что он готов покуситься на жизнь Елизаветы? При этой мысли кровь бросилась ему в лицо от стыда, негодования и гнева. Чтобы его считали тайным папистом, орудием Филиппа здесь, где живет Анна Эйкштедт, чтобы его честь была подобным образом запятнана! Нет, этого он не может вынести! Под влиянием подобных размышлений и чувств он возвратился, по прошествии урочного времени, в приемную статс-секретаря, решившись потребовать удовлетворения, если бы к нему стали относиться со столь оскорбительной недоверчивостью.