Прошло несколько недель, прежде чем сотрудники Лубянки узнали о безвозвратном исчезновении начальства. За этот срок Ежов сменил в НКВД охрану, а также всех командиров в энкавэдистских частях, размещенных в Москве и Подмосковье. Среди вновь назначенных командиров оказалось множество грузин, присланных из Закавказского УНКВД. Уже тогда на кадровую политику в органах госбезопасности оказывалось влияние Берии.

Опасаясь со стороны сотрудников НКВД безрассудных действий, продиктованных отчаянием, Ежов практически забаррикадировался в отдаленном крыле здания на Лубянке и окружил себя мощным контингентом личной охраны. Каждый, кто хотел попасть в его кабинет, должен был сначала подняться на лифте на пятый этаж и пройти длинными коридорами до определенной лестничной площадки. Затем спуститься по лестнице на первый этаж, опять пройти по коридору к вспомогательному лифту, который и доставлял его в приемную Ежова, расположенную на третьем этаже.

В этом лабиринте посетителю неоднократно преграждали путь охранники, проверявшие документы у любого человека, будь то сотрудник НКВД или посторонний, имеющий какое-либо дело к Ежову.

Потом пошли массовые аресты следователей, принимавших участие в подготовке московских процессов, и всех прочих лиц, которые знали или могли знать тайны фальсификаций. Их арестовывали одного за другим, днем – на службе, а ночью – в их квартирах. Когда рано утром опергруппа явилась в квартиру Чертока, прославившегося свирепыми допросами Каменева, он крикнул:

«Меня вы взять не сумеете!»

Он выскочил на балкон и сиганул с двенадцатого этажа, разбившись насмерть.

Феликс Гурский, сотрудник Иностранного отдела, выбросился из окна своего кабинета на девятом этаже. Так же поступили еще двое следователей.

Участились случаи, когда сотрудники Лубянки стали выбрасываться из окон. Слухи о самоубийствах энкавэдистов начали гулять по Москве. Свидетелей хоть отбавляй, – чекистский штаб стоял и стоит в многолюдном центре столицы!

Разведчики госбезопасности, прибывшие в Испанию и Францию, рассказывали жуткие истории о том, как вооруженные оперативники прочесывают дома, заселенные сотрудниками НКВД, и как в ответ на звонок в дверь в квартире нередко раздавался выстрел – очередная жертва пускала пулю в лоб. Инквизиторы, не так давно внушавшие ужас несчастным сталинским пленникам, ныне сами оказывались захлестнутыми диким террором.

Такими же методами, может, слегка мягче, особенно поначалу, происходила и «чистка» Лаврентием Берия коридоров теперь уже ежовской Лубянки. А потом Хрущев и его «зачистил» вместе с коллегами, часть из которых была совершенно не виновна в преступлениях «властолюбивого паладина».

Последствия репрессий для внешней разведки оказались ужасающими, не меньшими, чем для военной.

«К 1938 году, – писал И.А.Дамаскин в книге «Сталин и разведка», – были ликвидированы почти все нелегальные резидентуры, оказались утраченными связи почти со всеми нелегальными источниками, а некоторые из них были потеряны навсегда.

Ветеран внешней разведки Рощин рассказывал мне, что когда после Отечественной войны он восстановил в Вене связь со своим бывшим агентом, тот воскликнул:

– Где же вы были во время войны? Ведь я все эти годы был адъютантом самого генерала Кессельринга!»

В начале 1941 года начальник разведки П.М.Фитин представил руководству НКГБ отчет о работе внешней разведки с 1939 по 1941 год, в котором говорилось:

«К началу 1939 года в результате разоблачения вражеского руководства (по-другому он писать не мог. – Авт. ), в то время Иностранного отдела, почти все резиденты за кордоном были отозваны и отстранены от работы. Большинство из них затем было арестовано, а остальная часть подлежала проверке.

Ни о какой разведывательной работе за кордоном при этом положении не могло быть и речи. Задача состояла в том, чтобы наряду с созданием аппарата самого отдела создать и аппарат резидентур за кордоном».

В «Очерках истории внешней разведки» сказано, что «потери состава были столь велики, что в 1938 году в течение 127 дней подряд из внешней разведки руководству страны вообще не поступало никакой информации. Бывало, что даже сообщения на имя Сталина некому было подписать, и они отправлялись за подписью рядовых сотрудников аппарата разведки».

Это было страшное время, как видит читатель, и для чекистов. Разгрому подверглись не только резидентуры, но и центральный аппарат нашей разведки.

Такая же обстановка отмечалась и в контрразведывательных подразделениях органов госбезопасности. Снимались не только начальники управлений, но и были обезглавлены все оперативные отделы. Таким образом, только по центральному аппарату НКВД СССР Ежов приказал арестовать и затем «по суду» расстрелять более ста руководящих работников.

Итак, Ахмеров и его заместитель Бородин прибыли в Москву. Но к счастью, их не арестовали, а только понизили в должности. Можно подразумевать, что причин было две: оба работали при Ягоде и Ежове, а у резидента еще и жена иностранка, пусть даже родственница коммуниста № 1 США. На связь с иностранкой или иностранцем тогда смотрели чуть ли не как на контакт с прокаженным. И все же вторая жена Ахмерова много помогала в разведывательной деятельности мужа в Америке. Об этом прекрасно были осведомлены и Фитин, и Берия.