По Соколова вверх… Он узнал улицу, хотя все здесь было не так — и вместо вечно припаркованного на обочине гастрономического фургончика стояла водовозка — деревянный бочонок, нахлобученный на старую телегу, да впряженная в нее печальная лошадка с мохнатыми ногами.

Макар засвистел громче. «Чижика-пыжика» засвистел. Хотя представления не имел, был ли «Чижик» уже придуман или это он, Макар Шорохов, только что щедро дарит миру музыкальный шедевр.

— На Фон-тан-ке… Вод-ку. Пил!

«Почтовая»! А в нормальном мире — Станиславского.

— Вы-пил рюм-ку… Вы-пил две.

Чирикали воробьи. Звенела рында. Кричал что-то отчаянное кондуктор — не то гонял безбилетников, не то сообщал пассажирам маршрут. Беспризорники лениво курили махру, привалившись к каменной стене. Пробежал мимо мальчишка-газетчик; сериалы не врут — мелкий, крикливый, в фуражке. Наудачу выпалил в лицо Макару: «Ростовские ведомости!» Если есть конка, зачем транвай?» Покупайте «Ростовские ведомости»! Двадцатое мая тысяча девятисотого года! Транвай или конка! Диспуты в городской управе!»

У Макара, как у того чижика, закружилась вдруг голова. Он словно очутился внутри калейдоскопа — маленькая шестеренка, которую можно встряхнуть так и эдак… «Плюс загазованность низкая. Наверняка словил кислородное отравление». — Макар втянул в себя здешний воздух. С удивлением обнаружил, что различает запахи, подумал, что сейчас ему хорошо бы полежать с четверть часа под выхлопом «Рэнглера»… и… свернул на Большую Садовую.

Садовая… Ну хоть что-то в этом мире неизменно. Лавки, магазинчики, цирюльни, ресторанчики, букмекерские конторы, салоны… Макар с удовольствием разглядывал витрины и думал, что, оказывается, вполне можно обойтись без неоновой рекламы и голых манекенов. Аутентично!

Шляпки, корсеты, пикейные жилеты от мадам Дефлопе.

Ноты! Музыкальные инструменты! Уроки фортепьяно. Обращайтесь к приказчику!

Швея. Мужские костюмы. Фраки. Галя Варшавская-Шниперсон. Готовые и на заказ.

Ювелирные изделия и предметы старины. Антикварная лавка. А также новейшие механизмы. Соломон Шмуц и брат. Так, сюда…

Но позвольте, что это рядом?

Часовая мастерская Ангурянов. Чиним патефоны, граммофоны, музыкальные шкатулки. Паяем, клепаем, реставрируем.

Макар замер. Застыл как вкопанный. Мастерская Ангурянов. Будто сдулось, пропало веселье, и чижик-пыжик улетел на свою далекую Фонтанку. Распелся, дурак. Гуляет. Забыл, почему здесь. Забыл, что не просто так. А там, дома — Карина. Ждет. Волнуется. И надо скорее решать здесь все дела и бегом, бегом отправляться обратно.

— Заходите! Я знал, что вы вернетесь.

Макар вздрогнул от неожиданности. Из крошечной, зажатой между текстильным магазином и галантереей лавки под вывеской «Соломон Шмуц и брат» выбежал на крылечко сухопарый пожилой мужчина и ласково замахал рукой. Одет мужчина был по местной моде — в полосатый костюм-«тройку». Однако на голове-тыковке вместо шляпы или картуза красовалась круглая кипа.

— Заходите же! Я пересмотрел ваши чертежи. Нужно еще поменять поплавок и переставить клапан… Что думаете?

Выбор у Макара был. Двинуть дальше, сделав вид, что он внезапно оглох, или подняться по ступенькам узкого крыльца.

— Э-э-э… Добрый день, товарищ… То есть господин.

— И вам того же. — Еврей продолжал липко улыбаться. Его ладонь, сунутая для рукопожатия, была похожа на дохлую рыбу — холодная, мягкая и вялая. — Хоть и здоровались уже сегодня… Итак, меняем поплавок и улучшаем конструкцию клапана… Вы согласны?

Соломон пропустил Макара вперед себя. Потом как-то незаметно скользнул за стойку и уставился на Шороха внимательным и отнюдь не подобострастным взглядом.

— Э-э-э…

— Понимаю, понимаю. Мои услуги не три копейки стоят. Но кто, если не я? — Сладкая улыбка, обволакивающие интонации. — Ангуряны? Так они возьмут еще больше. Вы же армян знаете, Макар Степанович.

— Я… Вы меня спутали, простите. С дядей. Я племянник Макара.

— Ну и конфуз! — показательно всплеснул глазами Шмуц. — А я-то думаю — ишь, помолодел, и когда только переодеться успел, и гулю под глаз схлопотать… Хотя за дяденькой вашим не заржавеет.

Не давая Макару и слова ввернуть, торговец засуетился, принялся поправлять кипу, щериться и сюсюкать, мол, ошибся, обознался, думал о другом… А Макар не дослушал и вдруг рванул к окну, не обращая внимания на любопытных приказчиков. Прижал к стеклу ладони и носом чуть ли в него не впечатался — будто это могло помочь, будто расстояние от лица до мутного квадрата, ведущего на улицу, могло как-то повлиять на открывшуюся картину.

С крыльца ангуряновской лавочки спустился и пошел по тротуару, широко улыбаясь и щурясь от весеннего солнца, лихо заломив котелок на затылок… сам Макар собственной персоной. Тот же подбородок и нос, и рукой он помахивал точно так же… да что, Макар себя в зеркале не видел? Не было, правда, отродясь у Макара кургузого клифта горчичного цвета, и клетчатого шейного платка, и льняных песочных брюк с криво отглаженными стрелками… но одежду любую купить можно, а вот фирменное шороховское выражение кошачьего довольства на лице — ни за какие деньги не добудешь.