Но какъ бы глубоко и искренно ни лежали причины, по которымъ нашъ герой оказывается слабымъ и жалкимъ на любовномъ свиданiи, какъ – бы ни былъ серьозенъ взглядъ его на самое чувство; какъ – бы крпко ни было убжденiе его въ великомъ значенiи каждаго произносимаго имъ слова, – все это не можетъ снять съ него всей отвтственности; чувство тмъ немене остается поруганнымъ, любимая женщина оскорблена до мозга костей, чувство уваженiя къ самому себ нарушено. Вс дальнйшiя объясненiя, ведущiя къ оправданiю его и примиренiю съ нимъ, безсильны. Онъ приходитъ къ тому убжденiю, что надобно «покориться». А чт'o было бы съ нимъ, еслибы любимая имъ двушка назвала его трусомъ? какiе горячiе потоки словъ полились бы изъ устъ его о честности и благородств, какъ ловко составилось бы оправданiе въ нершительности! Что остается посл всего этого женщин, какъ не отвернуться съ негодованiемъ и презрнiемъ отъ такого человка? А какъ краснорчивъ, какъ увлекателенъ казался ей герой, пока небыло рчи о дл! Онъ умлъ же увлечь двушку, онъ не нашолъ силы отойти отъ нея вовремя, онъ не высказался вначал, чего онъ дйствительно стоитъ! Хорошо еще, что онъ не прикрывается романтической отговоркой, бывшей въ большомъ ходу еще въ недавнее время, что любовь закралась въ душу его незамтно, упала какъ снгъ на голову, охватила неспросясь его сердце. Слава – богу, что въ немъ достаетъ хотя настолько благородства, чтобы предъ самимъ собой не кривить душой. Вдь это выходитъ таже игра въ любовь, надъ которой мы смялись на предшествующей страниц. Правда, герой не охотится за любовью, но на ловца и зврь бжитъ. Но почемуже не вести дло до конца? Васъ встрчаютъ сочувствiемъ, васъ готовы поддержать, положенiе опредлилось, обстоятельства выяснились – чтоже вы молчите, падаете въ обморокъ, высказываете грубые упреки за неловкое положенiе, въ которомъ вы очутились по своему малодушiю? отчего вы потеряли голову и сообразить ничего не можете, для чегоже драпировались вы въ мантiю «честныхъ людей?» не слдовало ли подумать обо всемъ этомъ пораньше? Нтъ, вы ни на что не годны, потомучто всякое дло сопряжено съ б`oльшими или м`eньшими затрудненiями, одолть которыя вамъ не подъ силу; гд вамъ до борьбы съ жизнью, до битвы съ препятствiями! Вы уважаете ваше слово и мы уже сказали, какъ смотримъ мы на эту сторону вашего развитiя; но уваженiя къ слову тутъ мало: надо еще дло, непремнно дло.

Жаль бдную женщину, столкнувшуюся съ подобнымъ героемъ, и жаль не потому, что мечты ея разлетлись въ прахъ, что надежды осмяны, чувства помяты: нтъ, жаль потому, что ей дйствительно никого лучшаго нельзя встртить, потомучто наши герои дйствительно «лучшiе люди». А вы говорите – примириться, принять то чт'o даетъ жизнь и подрзать крылья своихъ желанiй, или успокоиться на мщанскомъ счастiи, потомучто никакое иное невозможно! Обождите, мы поговоримъ еще и объ этомъ миломъ, спокойномъ счастiи!

Въ защиту современнаго героя приводятъ обыкновенно то оправданiе, что обстоятельства, среда, самая жизнь наша длаютъ его такимъ, что лучшаго продукта отъ современнаго общества и ожидать нельзя, что настоящiе герои могутъ существовать въ другихъ странахъ, въ другихъ обществахъ, только не у насъ; стало – быть и наше негодованiе противъ героя неумстно и показываетъ только незнанiе, непониманiе тхъ общественныхъ условiй, подъ влiянiемъ которыхъ слагается подобный характеръ. Съ нимъ надобно примириться, какъ приходится примириться со всмъ, чт'o ни происходитъ вокругъ насъ; слдуетъ ни на что не сердиться, ничмъ не огорчаться, разв только за исключенiемъ лично касающихся насъ обстоятельствъ.

Но каковы послдствiя подобнаго взгляда на жизнь? согласны ли они съ высокими, благородными, человческими свойствами? Дадутъ ли они дйствительно то успокоительное примиренiе, основанное на любви, какъ признакъ свжести и здоровости организма, или подъ ними кроется что – то иное, отъ чего содрогается наше сердце и охватываетъ душу тоска? Это – болзненная апатiя, безнадежное отчаянiе, отравляющiя нетолько современныхъ намъ людей, но какъ хроническая болзнь, переходящiя на то поколнiе, которое смнитъ насъ и отъ котораго уже вправ будутъ ожидать не одного нещаднаго анализа, не одной разлагающей рефлексiи, не одного разрушающаго отрицанiя, но горячаго дла, геройскаго подвига. Если поплатились мы униженiемъ нашего собственнаго достоинства за ошибки, не нами сдланныя, то эти ошибки и подавно не будутъ въ состоянiи снять отвтственности съ будущихъ людей за недостатокъ воли, за слабость характера, за неспособность на дло. Что за оправданiе, что вс люди скроены по одному образцу, созданы по одному типу, что различiе между ними боле кажущееся, а въ сущности они вовсе не различаются другъ отъ друга? Разумется, что за подобнымъ оправданiемъ слдуетъ душевная, невозмутимая тишина и конецъ всякому негодованiю. Зачто же въ самомъ дл сердиться на человка за его грубость, пошлость, безнравственность, когда вы убждены, что каждый на его мст поступилъ бы также какъ онъ? Всмотритесь въ дйствiя и поступки какого – либо негодяя, вникните хорошенько въ обстоятельства, среди которыхъ родился и выросъ онъ, – вы объясните себ его поведенiе и поступки; но объяснить фактъ не значитъ еще примириться съ нимъ. И это нетолько въ сфер нравственной, духовной человческой жизни, въ которой никогда не снимется отвтственности съ человка, какъ организма, боле или мене способнаго на развитiе своей воли и характера, но и въ сфер явленiй грубой матерьяльной или животной жизни. Допустить противное значитъ допустить грубый, восточный фатализмъ и успокоиться на безстрастномъ индйскомъ самосозерцанiи. Ударила молнiя въ домъ и произвела въ немъ пожаръ, опустошенiе, смерть. Явленiе совершилось по законамъ природы; они никогда и никмъ не могутъ быть нарушены; вамъ извстны эти законы и послдствiя ихъ. Чтожъ? явленiе объяснено, ничто въ немъ не сокрыто отъ вашей пытливой мысли – слдуетъ ли затмъ примиренiе? Мы не говоримъ, что плакать и бсноваться, рвать на себ волосы и страдать поможетъ настоящему длу. Мы говоримъ, что слдуетъ вступить въ борьбу съ грубою стихiей, побдить ее вочто бы то нистало, – но не примириться съ фактомъ уже потому, что примиренiемъ не спасешься отъ другого и третьяго удара безсмысленной силы. Но если подчинить ее невозможно, если борьба не подъ силу, если побда не является даже мечтой? Все же прочь примиренiе, не хочу я его! Тогда я лучше согласенъ плакать и бсноваться, страдать и рвать на себ волосы. Вспомните миъ о Промете, этотъ великолпнйшiй миъ юной греческой фантазiи. Посмотрите какъ свжъ и великъ онъ, несмотря на три тысячи лтъ, которые раздляютъ насъ отъ времени его созданiя.

Тмъ безотрадне и нелпе является примиренiе въ явленiяхъ нравственной, духовной человческой жизни. Объяснить можно какое угодно преступленiе. Въ природ все связано неизмннымъ, вчнымъ закономъ причинности: преступникъ вышелъ преступникомъ потому, что ничмъ другимъ не могъ выдти, ужь такъ сложилась жизнь его; быть – можетъ, и это даже весьма вроятно, что ему нелегко было сдлаться преступникомъ, что онъ пережилъ страшныя, мучительныя минуты, пока не дошолъ до того состоянiя, въ какомъ вы его застаете. Но это, повторяю, тоже объясненiе, а не оправданiе. Я понимаю, что само преступленiе можетъ возбудить къ себ наше сочувствiе, но во всякомъ случа это сочувствiе измряется борьбой, происходившей въ душ преступника. Сочувствiе это можетъ быть дотого сильно, борьба дотого возвышенна, что попранный законъ отходитъ на второй планъ, и преступникъ оправданъ если не общественными учрежденiями, то общественною совстью. Вспомните случай, бывшiй въ парижскихъ ассизахъ, куда привели мать, пойманную въ воровств булки изъ одной пекарни, для спасенiя отъ голода своего ребенка; да и многое можно припомнить изъ случившаго на глазахъ нашихъ. Съ человка потому нельзя снять отвтственности за дла его и поступки, что онъ человкъ, что въ немъ лежитъ возможность дйствовать и иначе, хотя мы и можемъ объяснить себ, почему онъ поступилъ именно такъ, и почему вовсе не могъ поступить иначе.

Обращаясь теперь къ нашему герою, мы скажемъ ему: не оправдывайся ни средою, ни воспитанiемъ, ни обстоятельствами, потомучто ты достаточно уменъ и хорошо понимаешь, какiя будутъ послдствiя всхъ твоихъ поступковъ, да и незнанiемъ оправдаться не сможешь. Не примиримся мы и съ страданiемъ героя, какъ естественнымъ и ближайшимъ слдствiемъ его безхарактерности и пошлости; не утшимся и тмъ, что на его мст поступилъ бы точно такимъ образомъ всякiй другой изъ нашихъ «лучшихъ людей». Нтъ, мы не снимемъ съ него отвтственности, и въ чувств, возбуждаемомъ имъ въ насъ, нельзя не найти оттнка презрнiя. Онъ измняетъ идеалу, сложившемуся о немъ въ голов нашей до этого грустнаго свиданiя, онъ не то, что говорилъ, онъ обманулъ насъ, какъ обманулъ создавшаго его художника. Мы не извиняемъ его еще боле потому, что по этому поступку, по отношенiямъ его къ любимой женщин, мы имемъ полное право составить невыгодное понятiе о его честности и благородств на всякомъ иномъ поприщ дятельности; мы не станемъ ожидать отъ него длъ, подвиговъ, на которые необходима прежде всего извстная доля самопожертвованiя, увлеченiя, въ которыхъ рефлексiя неумстна и только вредитъ.

Вмсто симпатiи къ герою растетъ въ душ нашей отвращенiе къ нему, зато что онъ обманулъ насъ. Отношенiя мужчины къ женщин служатъ врнымъ мриломъ для нравственной оцнки его, если они двоедушны, нечестны, – грустно становится при мысли, чмъ окажется такой человкъ на всякомъ другомъ поприщ. Эротическiе вопросы, какъ бы ни глумились надъ ними, останутся вчно животрепещущими, вопросами, на которые прежде всего откликнется человкъ.

Но почему же любовное свиданiе, любовное признанiе ставятъ втупикъ современнаго героя? Почему не готовъ онъ бжать за своимъ счастiемъ такъ же добродушно, такъ же откровенно и безбоязненно, какъ длали это герои проходящаго поколнiя, какъ длаютъ и теперь многiе, всегда готовые на любовную интригу? Почему губы героя заклеиваются, когда нужно произнести признанiе въ любви, которою переполнено его сердце, между тмъ какъ прошлые герои не задумывались никогда надъ подобнымъ дломъ, между тмъ какъ многiе и теперь изъ принадлежащихъ къ числу «лучшихъ людей» готовы произносить признанiе хоть по разу въ мсяцъ, если еще не чаще? Мы уже сказали, что «лучшiе люди» боле уважаютъ чувство, боле цнятъ свое слово. Они знаютъ, что признанiе ведетъ за собою цлый рядъ послдствiй, къ которымъ невозможно не относиться серьозно безъ потери права на имя честнаго человка и на чувство собственнаго уваженiя къ себ. Теперь мы и обратимся къ этому вопросу, къ послдствiямъ, которыя ведетъ за собою честно высказанное признанiе въ любви къ любимой женщин.

Мы не возьмемъ на себя роли защитника романтической вчной любви; мы знаемъ несостоятельность человческаго чувства нетолько предъ вчностью, но и предъ размромъ человческой жизни, но далеки и отъ того, чтобы все значенiе одного изъ самыхъ великихъ человческихъ чувствованiй приравнять мимолетному поцлую двухъ случайно встртившихся мотыльковъ. На чувств любви построена семья, на семь построено все общественное зданiе. Чт'o бы ниговорили новйшiе реформаторы, чувство, необходимость семьелюбiя нельзя вычеркнуть изъ сердца человческаго, какъ нельзя исключить изъ него чувства любви. Несостоятельность новйшей семьи предъ политико – экономической и нравственной критикой доказываютъ только, что и это краеугольное учрежденiе также подвержено измненiямъ и реформамъ, какъ всякое иное учрежденiе, но несовмстность его съ человческимъ развитiемъ можетъ быть признана тогда только, когда будетъ доказано, что для благоденствiя и преуспянiя человческаго рода людямъ слдуетъ разойтись, жить врозь, а не вмст. За любовью же послдуетъ непреложно жизнь вмст и семья съ ея выгодными и стснительными сторонами, съ ея радостями и горестями. Но семья есть нетолько учрежденiе гражданское: она освящается еще и церковью, бракомъ. Бракъ становится дломъ гражданскимъ и религiознымъ; онъ вмняетъ законы, которые во имя общечеловческихъ интересовъ сковываютъ личную свободу. Общество построено на принесенiи ему въ жертву личной свободы или по крайней мр значительной ея доли; для личности ничего нтъ возмутительне, какъ стсненiе этой свободы. Отсюда борьба, ухищренiя обойти законъ, миновать брачныя узы, съ желанiемъ сохранить хотя часть блаженства, доставляемаго любовью. Женщина, скованная бракомъ еще боле чмъ мужчина, ненарушая его не можетъ удовлетворить тмъ сторонамъ и потребностямъ жизни, которыя получили законное право существованiя вслдствiе неравенства положенiя ея сравнительно съ правами, удержанными за собою мужчиной. Явилась куртизана во всхъ многоразличныхъ видахъ, – явленiе естественное и нормальное, рядомъ съ гранитнымъ учрежденiемъ, на которомъ стоитъ общественная жизнь впродолженiи нсколькихъ тысячъ лтъ.