Он, как и все, настороженно следил за ограми, но долину маленький отряд пересек без приключений.

Оказавшись неподалеку от входа в пещеру, Фардейл принюхался. Тол’чак тоже уловил запахи. Дымок от очагов, утренняя каша и все забивающий дух самих огров. Обоняние будто вернуло Тол’чака в прошлое. Он припомнил счастливое время, когда был жив отец, когда еще находились друзья, согласные играть с «неправильным» огром, малышню у ночного костра. Но к ним примешивались и темные воспоминания: осознание положения полукровки, насмешки, гонения и самый худший день, когда мимо пронесли пробитое копьями, истекающее кровью тело отца. Никогда он не ощущал себя столь одиноким, как тогда.

Его ноги сами собой замедлились у порога пещеры. Внутри пылали очаги, но после долгого путешествия Тол’чак боялся сделать последний шаг.

Он почувствовал прикосновение к локтю.

— Ты не один, — глядя вперед, произнес Магнам, повторив ранее сказанные слова.

Тол’чак огляделся и понял, что д’варф прав. За время странствий по землям Аласеи, в мире, гораздо большем, чем его родная пещера, он обрел новую семью. И набравшись силы и смелости от друзей, он положит конец своему изгнанию.

Огр прошел под гранитной аркой.

После дневного света снаружи потребовалось несколько мгновений, чтобы приспособиться к полумраку пещеры. Маленькие костры, окруженные сложенными друг на друга камнями, украшенные резными костями, отмечали очаг каждой семьи. Позади них темные проходы вели в убежища — пещеры размером поменьше.

Судя по тому, что возле огня почти никто не сидел, дети и женщины наверняка спрятались при приближении чужаков. Только несколько закаленных жизнью стариков с заостренными палками, опытных охотников, охраняли свои логовища, поглядывая на вновь прибывших с неослабевающим подозрением.

Хун’шва повел их глубже в пещеру. Тол’чак успел заметить вход в убежище своей семьи — опустелое и холодное. Лишь малая искра проскочила в его душе при виде оленьих рогов над низким проемом в скале, но он знал, что обозначают свисающие с них крысиные черепа, — жилище проклятого.

Даже укрытие рядом оставалось пустым. Никто не хотел навлечь на себя проклятие опасным соседством.

Тол’чак никого не собирался винить. Клятвоотступник принадлежал к их роду. Разве удивительно, что гибельная судьба преследовала их?

Стараясь не подходить близко, Хун’шва указал на вход:

— Останетесь здесь!

Кивнув, Тол’чак вышел вперед, снял оленьи рога, вызвав легкое постукивание крысиных черепов. Краем глаза он заметил, что ближайший к нему огр отступил. Не обращая на соплеменников внимания, он махнул товарищам, указывая на вход.

— Они отдали нам эти пещеры, — сказал он на всеобщем языке. — Можем располагаться лагерем.

— Мы принесем вам дрова для костра, — прорычал Хун’шва, в то время как другие огры расходились.

Как только они убрались, старый огр приблизился к каменной ограде.

Тол’чак ожидал, что отец Фен’швы заговорит с ним или бросит вызов, но вместо этого ладонь Хун’швы легла на верхний камень ограды. Тол’чак выпучил глаза: коснуться проклятого жилища — очень смелый поступок.

— Фен’шва ушел за край, — голос Хун’швы напоминал пересыпающийся гравий. — Ты освободил его дух. Отец чувствует это… — Тол’чак склонил голову. — И хотя я не могу простить, что ты отнял у меня сына и лишил радости мой семейный очаг, я благодарен тебе за то, что ты вернул мир в наш дом.

В голосе огра слышалось страдание. Эти слова дались ему нелегко. Как и те, что последовали за ними.

— Добро пожаловать домой, Тол’чак, сын Лен’чака, — проворчал Хун’шва и заковылял прочь, растворяясь во мраке.

Тол’чак смотрел ему вслед, чувствуя, как в душе растекается тепло.

— О чем это вы? — подошел Магнам.

— О том, что призракам нужен покой, — пробормотал огр и принялся помогать товарищам разбивать лагерь, чтобы вернуть жизнь пустому и холодному обиталищу.

У него не осталось кровных родственников, но семья была. Может быть, ему удастся снять проклятие и еще с кое-кого.

По пещере племени начали сновать огры, вернувшись к очагам и стряпне. Две женщины подошли и бросили через ограду охапку хвороста, страшась все-таки приблизиться.

Когда Тол’чак собирал рассыпавшиеся сучья, вставшие дыбом волоски и озноб во всем теле подали ему тревожный знак. Протяжный гул прокатился по пещере, эхом отражаясь от стен и куполообразного потолка, вызывая дрожь в костях. Даже костры, казалось, потускнели.

Огры замерли.

Мама Фреда находилась ближе всех к Тол’чаку. Тикал оставил груду костей, которую увлеченно исследовал, и вспрыгнул на плечо знахарки.