— Кто вам дал это письмо? — Николай Николаевич подозрительно разглядывал Олега. — И где именно? При каких обстоятельствах?

— Письмо дал высокий седой господин на Графской пристани в Севастополе, когда я садился на пароход. Я не знаю его фамилии. Он был в светлом костюме.

— Что он вам сказал?

— Он сказал, что вы дадите мне пятьсот рублей золотыми монетами, как только получите это письмо.

— Дурак он! Юродивый! Осел! Я картофельную шелуху жру, чтобы не подохнуть с голода… А ой — пятьсот! Золотом! Болван!

Лицо Потемкина побагровело от гнева. Двойной подбородок задрожал.

— Ничего я вам не дам! Слышите? Ничего! Зарубите на носу!

— Слышу.

Николай Николаевич швырнул письмо в ящик письменного стола и, не обращая внимания на гимназиста, принялся мыть в эмалированном тазу картофельную шелуху.

— Ну, что же вы не уходите? Что вы здесь торчите?

— Я пойду, — покорно ответил гимназист, но не пошевелился. Ему хотелось рассказать о своем горе и одиночестве.

— Я вам ни копейки не дам. Ни копейки! И даже этой дрянью не накормлю! — Потемкин показал картофельную шелуху на огромной розовой ладони. — Слышите? Не надейтесь!

— Слышу.

Заправив картофельную шелуху в мясорубку, Николай Николаевич ожесточенно завертел ручку. Олег вздохнул и поднялся со стула.

— Прощайте.

Хозяин проводил незадачливого гостя до прихожей, открыл перед ним дверь и мгновенно захлопнул ее.

— Кажется, с обыском. Милиция!

Они стояли, затаив дыхание, в прихожей и слушали тяжелые гулкие шаги, раздававшиеся за дверью.

— Назад спускаются, — облегченно вздохнул Николай Николаевич, вытирая рукавом капельки пота, выступившего на лбу.

Окончательно успокоившись, он отправился один на разведку. Тревога оказалась ложной. Милиция ошиблась подъездом. Обрадованный Потемкин поспешил вернуться в свою квартиру.

— На всякий случай еще подождем минут десять, — сказал он. — Лучше им на глаза не попадаться. Береженого и бог бережет.

— Я не тороплюсь.

— Ну, идите сюда!

Они снова прошли в комнату, и Олег опустился на тот же стул.

— Вы из Крыма давно приехали? — спросил Потемкин уже не столь суровым тоном.

— Сегодня утром.

— Ну, как жизнь там?

— Ничего.

— Хлеб есть?

— Есть. Дорогой только.

— А сало?

— И сало есть. Тоже дорогое.

— И все открыто продается?

— Конечно. За деньги…

— Замечательно!

— Для тех, у кого деньги есть.

— Деньги — это тлен. В Петрограде и с деньгами с голоду подохнешь! — вдруг рассердился Потемкин. — Поживете тут, увидите. У вас родители здесь?

— У меня никого нет. Я один.

— К кому же вы приехали тогда?

— Здесь жила мать с сестрой. Но они уехали.

— И родственников нет?

— Нет.

— Да ведь вы же здесь пропадете с голоду!

— Пропаду.

— Ну, хорошо, сегодня, предположим, я вас накормлю картофельной шелухой. А завтра вы что будете есть?

— Не знаю.

— Это мне нравится. Кто же тогда знает?

Олег молчал. Что он мог на это ответить?

— А остановились вы где?

— В Лесном. У тетки.

— А вы сказали, что у вас родных нет?

— Она тоже уехала. В квартире одна нянька осталась. Глухая старуха.

Потемкин с любопытством и сожалением смотрел на близорукого гимназиста в очках.

— Сколько вам лет?

— Шестнадцать. Скоро будет!

— Ну, что же, поужинаем вместе. Расскажите мне про Крым, пока я поджарю картофельные котлеты.

Николай Николаевич топил железную печку плотными листами, вырванными из валявшейся на полу книги, и готовил ужин. Олег рассказал про смерть отца во время отступления деникинцев, про встречу с Грозой-Волынским, про «Бюро частной связи», про Севастополь, про морское путешествие на шаланде Никифора, про Одессу.

Потемкин слушал с жадным вниманием.