Бланка не ответила. Она недвижно сидела за столом, опустив голову, и молчала.

– Ты слышала, что я сказал? – Джерри почувствовал, как его охватывает недовольство напополам с раздражением. – Могу я спросить, что с тобой случилось, в конце концов?

– Джерри, – Бланка подняла взгляд. – Садись, я должна сказать тебе кое-что.

Каллахан вздрогнул. Последняя фраза прозвучала жёстко и решительно, словно произнесла её не деликатная робкая Бланка, а некто другой, властный и бесцеремонный. Джерри опустился на стул, скрестил на груди руки:

– Слушаю тебя.

– Этот человек, – Бланка закусила губу, отвела взгляд. – Когда увидела его, я подумала, что он от… Помнишь, я говорила тебе про Ловкача? Я подумала, что Ловкач послал этого человека, чтобы тебя убить.

Джерри побарабанил пальцами по столешнице.

– Это действительно в некотором роде человек Ловкача, – подтвердил он. – И вполне возможно, что в его намерения входило устранить меня. Однако этот октябрит больше не опасен, мы вырвали ему жало.

– Джерри… – Бланка вновь потупилась и замолчала.

– В чём дело, милая? – Каллахан почувствовал, что теряет терпение. – Ты собиралась мне что-то сказать. Что-то важное, насколько я понимаю, так?

– Да, так, – проговорила Бланка едва слышно. – Неделю назад я получила приказ.

– Что? – Джерри решил, что ослышался. – Приказ? Какой приказ? От кого?

– От Ловкача. Он приказал мне быть готовой в любой момент бежать от тебя к господину Доу.

– Что-o-o?! – Джерри ошеломлённо потряс головой. – Что за чушь – что значит «бежать»? Зачем? И каким образом эта августовская крыса может тебе приказывать?

Бланка подняла голову, слёзы катились у неё по щекам.

– Он может, – сказала она медленно. – Так же, как приказал мне уйти к тебе от Ригана. Я его агент.

– Как ты сказала? – Джерри приподнялся, навис над столом, рывком вздёрнул девушке подбородок. – Повтори, что ты сейчас сказала!

– Я агент Ловкача, – безжизненно повторила Бланка. – Он заставил меня. Мои родители и брат… Он сказал, что расправится с ними, если я хоть раз ослушаюсь. И он наверняка сделает это. Он страшный человек, он…

– Подожди. – Джерри шагнул назад, лоб его пробило испариной, затряслись от ярости руки. – Получается, что всё это… Всё, что у нас было. Получается, что это никакая не любовь, а попросту грязная интрига Ловкача?

– Нет, не так, выслушай меня, прошу тебя. Поначалу так и было, но потом… Потом я…

– Что «потом ты»?! – рявкнул Джерри. – Ну, говори!

– Тебя убьют! – выкрикнула Бланка ему в лицо. – Понимаешь – убьют. Я не хотела, я знала, что ты прогонишь меня, если признаюсь. Я… Я не могла больше молчать. Это может произойти в любой день. Понимаешь, в любой! Даже завтра, даже сегодня ночью!

Джерри вскочил, ногой отпихнул стул, рванулся к выходу, пинком вышиб дверь и вылетел из бунгало наружу. Он был вне себя, впервые за всю жизнь его охватило слепое, холодное бешенство.

– Уэйн! – гаркнул Джерри.

– Да, кузен. – Уэйн Каллахан, как обычно, появился словно из ниоткуда. – Что с тобой, кузен?

– Отберёшь десять человек. Они отправляются в сентябрь, немедленно. Кочевье Генуя, третье по ходу Круга. Находят там семью Мошетти и доставляют в июль во что бы то ни стало. Любое сопротивление, любые враждебные акции со стороны кого бы то ни было подавляют огнём. Всё ясно?

– Ясно, – Уэйн Каллахан побледнел. – Кузен, могу я узнать подробности? Возможно, не стоит так торопиться, лучше подготовиться, выяснить, кто контролирует этих людей. Может быть…

– К чертям! – Джерри заколотило от ярости. – Достаточно! Я больше не желаю ни с кем церемониться. Любого мерзавца, который попытается воспрепятствовать акции – в расход! Где октябрит?

– В охладителе, кузен. Ты же позволил ему попрощаться с семьёй.

– А ну, пошли! – Джерри быстрым шагом двинулся к охладителю. Затем сорвался на бег.

– Выводи всех! – рявкнул он едва поспевающему за ним Уэйну.

– В каком смысле всех, кузен?

– В том самом. Октябрита, бабу и щенков. Расстрелять их!

– Кузен, – опешил Уэйн Каллахан. – Не надо! Подумай, прошу тебя. Женщина и дети не виноваты.

– Делай, что говорю.

На этот раз в голубых глазах Мартина Бреме не было безразличной холодности ружейных стволов.

– Когда я был в декабре, – презрительно сказал он, грудью заслонив жену и детей от выстроившейся в линию полудюжины стрелков, – мне говорили, что июль заселён не возлюбленными чадами Божьими, а отборной сволочью и мразью. Я, дурак, не верил. Теперь вижу, что декабриты были правы.