Теперь уж удивляться нечему было, даже если бы очень-очень захотелось!

– А вот и Евсеич Первый! – громко сказал князь, явно отвлекая Кита от пытливых наблюдений.

И отвлек. Кит невольно повернулся, чтобы посмотреть, какой-такой бывает Евсеич Первый, киборг что ли, или клон?

От дома неловкой трусцой спешил к ним высокий, худой человек лет пятидесяти, одетый в какую-то форменную одежду. Кит не знал, как ее назвать, но по ее виду мог уверенно сказать, что она тоже очень старинная, как и все вокруг. Человек забежал со стороны князя и открыл дверцу машины.

– Барин, заждались уж вас! – как-то уж слишком подобострастно и прочувственно выговорил он. – Да всё слава Богу! А с Лизаветой Януариевной так и не сладили! С ней и самому кайзеру немецкому не сладить!

Князь взялся за руль одной рукой и, повернувшись к этому Евсеичу Первому, выставил левую ногу на ступеньку.

– Сколько можно повторять Евсеич. Оставь эти допотопные замашки, в двадцатом веке живем, - стал он как-то уж слишком высокомерно выговаривать Евсеичу. – Если уж совсем неймется, тогда вместо «барина» изволь - «капитан» или уж, если для краткости, пускай останется по-старинному – «княжич». И все дела.

Очень не понравился этот разговор Киту, сильно его напряг.

– Между тем, у нас очень важный гость, - сказал князь, вышел из машины и повернулся к Киту. – Никита Андреевич Демидов. Оказал нам честь визитом, который мы с таким нетерпением ожидали.

Евсеич Первый пригнулся. С огромным интересом, будто на привезенного экзотического зверя, он посмотрел на Кита и резко, словно уронил что-то и дернулся следом за упавшим предметом, поклонился Киту.

– Очень рады, Никита Андреевич, милости просим, милости просим! – сказал он так же подобострастно.

Еще больше напрягся Кит, наблюдая, как Евсеич Первый шустро обегает машину и открывает дверцу ему, Киту.

Кит вышел просто и сказал запросто: «здравствуйте».

– Здравия и вам желаем, Никита Андреевич, - всё рассыпался Евсеич Первый в любезности, от которой Кита уже тошнило.

Он догадался, конечно, что если сейчас – это «до революции», то значит, этот Евсеич, натурально слуга, прямо настоящий лакей, раз так весь рассыпается. Все это Киту не катило.

– Кваску не желаете с дороги, Никита Андреевич? – спросил Евсеич Первый. – Холодненького? Или морсику?

«А кока-колы у вас тут нет холодненькой?» - очень захотелось спросить Киту, но он решил никого не обижать.

– Можно, - только и буркнул он.

– Чего изволите-с? – опять рассыпался Евсеич.

– Квасу, - лишь бы тот отстал, буркнул Кит.

– Сию минуту-с.

И Евсеич побежал в дом.

Однако князь тормознул его:

– Погоди, боцман, - вдруг позвал он слугу очень даже уважительно и, подождав, пока тот развернется, сказал: - Второй-то где?

– Держит контроль по контуру, - преобразившись вдруг, важно ответил тот. – Как вы велели, капитан.

– Ах да, - махнул рукой князь. – Не суетись только. Теперь и так все в сборе, слава Богу. Я сам всё покажу Никите Андреевичу, а ты пока обычными делами займись.

– Есть, капитан! – опять клюнул вниз Евсеич Первый и уже не побежал в дом, а пошел с достоинством.

– Уж извините его, Никита, - сказал князь, заметив сильно кислую физиономию Кита. – Он и его брат-близнец – совершенно равноправные члены нашей корабельной команды, от них зависит очень многое, но никак не удается выбить из них старорежимные холопские повадки. Крепостная традиция, так сказать, в крови, еще их отец был крепостным, застал ту эпоху во всей ее красе… Я уж им, понятное дело, не говорю, что у нас тут всего через два с половиной года случится, как нас тут всех в будущую революцию разнесут по кусочкам. Все равно не поверят. Скорее умом повредятся. Я понимаю, как вы лично на это смотрите… но ведь заметьте, в вашем же классе есть, так сказать, господа, которые такой обиход примут как должный. Разве я ошибаюсь?

Пока князь разлагольствовал, как бы оправдываясь перед прогрессивным – с виду, по крайней мере – далеким будущим в лице Никиты Демидова, снизу, с дороги, нарастал треск. К бабке-угадке не надо было ходить, чтобы сказать: это треск очень старинного, но явно нового мотоцикла.

– Возвращается ветер на круги своя, хотя порой это кажется невероятным…

Князь, кажется, еще не закончил свою туманно-философскую мысль, как решил прерваться. Он явно посчитал ниже своего достоинства надрывать голос, перекрикивая накрывший их мотоциклетный треск. Он замолк и косо, с неодобрением проследил за мотоциклом, объехавшим их широким кругом и остановившимся в десятке шагов, прямо у крыльца усадьбы, подо львом.

– А вот сейчас я представлю вас старшему помощнику и вечному возмутителю спокойствия, - сказал князь. – Но сначала, простите, прилюдная выволочка. Иначе не проймешь.

Он решительным, военным шагом направился к «возмутителю», вернее возмутительнице спокойствия, которая, тем временем, откинула ногой консоль внизу, потом оставила мотоциклетное седло, изящно перекинув правую ногу через старинный руль, похожий на длинные тараканьи усы, улыбнулась решительному князю и сняла мотоциклетные очки, в точности повторив то эффектное движение рук, каким снимал очки и сам юный князь Веледницкий.