В окошке сидела пенсионная дама. Дарья открыла рот, чтоб начать разговор, но дама вдруг улыбнулась и приветливо сказала:

– О! Евсевий Захарыч пожаловал! Проходиле, проходите. Бабушка-то уж, поди, ждёт давно.

Дарья удивилась:

– Так она не сегодня поступила?

Регистраторша махнула рукой

– Да что вы! Пять дней лежит. Мы его знаем: каждый ведь день ходит навещает. Ему на пятый этаж надо. Пусть в лифт садится, а там его тоже знают – встретят, проводят.

Дарья обернулась к радостно взирающему на неё старику.

– Видите, как здорово! Оказывается, она здесь на пятом этаже. Дойдёте?

Евсевий Захарович забеспокоился:

– Ой, доченька, проводи меня до конца, я ж ничего тут не помню. А она меня ждёт, волнуется, чего это я не иду.

Дарья с неожиданной лёгкостью согласилась, хотя опаздывали они уже круто. Она повела старика к лифту, но тут им повстречалась крашеная блондинка-санитарочка лет ближе к пятидесяти. Завидев старика, она разулыбалась:

– А-а! Евсевий Захарыч! Снова к своей ненаглядной? Давайте, я его доведу: я как раз на пятом этаже работаю.

– Ну, вот, как хорошо! – сказала старику Дарья. – Теперь вы в надёжных руках. Скоро увидите свою бабушку.

Евсевий Захарович растрогался, взял женскую руку в тёплые свои ладони.

– Спасибо тебе, доченька! Вот обрадуется бабушка-то! Соскучилась ведь. А я вот приду – поболтаем, поглядим друг на друга. Тебя как зовут, доченька?

– Дарья, – без тени насмешки ответила Дарья.

– Ух, красивое имя-то у тебя какое! Даришь, значит, себя… Ну, так спаси тебя Господь!

С этим напутствием старик зашёл в лифт. Дверцы с лязгом стукнулись друг о друга. В шахте загудел механизм, заскрипели старые тросы. Дарья глянула на часы. Опоздали. Но всё равно бы надо появиться: задание, что ли, взять.

– Вов, побежали, – сказала она сыну и подумала: «Да-а… мне бы так в старости моей…».

Вока-капризуля без всякого нытья побежал. Они вскочили в школу, в её коридоры и в нужную рекреацию, и тут оказалось, что занятия ещё не начались, и Лучинские вполне успели! Будто кто специально время за хвостик придержал…

…

Евсевий Захарович робко протиснулся в палату и обвёл койки тревожным взглядом. Уф! Слава Богу! Он попал туда, куда нужно. Недаром предпринял он сложное своё путешествие. Добрался ж-таки до Воленьки своей.

Он сел у её кровати. Взял её руку в горсть и начал легонько, нежно поглаживать, прихлопывать.

Воля Авелевна смотрела на него благодарно и думала: «Спектры звёзд в далёком ультрафиолете… Спектры души человеческой… И чем горячее душа, тем ярче, отчётливее этот спектр в невидимом ультрафиолете жизненных перипетий…».

Ах, старость! Возвращение в детские сны, в детскую чистоту, в детскую немощь… Самый нежный цвет спектра звезды…

25-29 марта 2012

НАВЕСТИ МЕНЯ, СЫНОК

Красота-а! Дома ни-ко-го-о! Отец у Егора Грановского полгода, как умер от рака в мозгу, а мама вчера легла в больницу подлечить желудок. Ну, и нервы, понятно, тоже в расстройстве; заодно, уж и их.

Так что после школы можно творить всякие доступные и недоступные безобразия. И это клёво! А поесть ему, кажется, бабушка принесла. Она бывший повар и считает, что накормить человека до отвала, даже если он не очень хочет, самое главное её предназначение в жизни.

Егор заглянул на кухню. Так и есть. На столе контейнеры с едой. Ништяк! Не моя рук, Егор распечатал контейнеры. У-у, то, что он любит! Молодец, бабушка!

Он включил телевизор, выбрал себе для присмотра какую-то фантастику вперемешку с боевиком и ужастиком и сунул в рот первую ложку борща. Резко запиликал телефонный звонок. Егор скривился: кто там ещё не вовремя? И, недовольный, пошлёпал в гостиную. Упал в кресло и одновременно взял пульт телевизора и телефонную трубку. Щёлкая кнопками пульта, умирающим голосом протянул:

– А-алё-о?

– Егор, сыночек, здравствуй…

Хм… мамин голос звучал как-то слабо. Уж она-то не притворяется.

– Привет, мам.

– Что делаешь?

– Ем.

– А что ешь?

– Бабушка принесла кучу всего в контейнерах, вот и ем.

– Ну, и хорошо… В школе как?

– Да ничего, мам, нормально всё в школе, – буркнул Егор.

Хотя шибко нормально не было: по алгебре ему сегодня вкатили пару. Он увлёкся тем, что бурлило, квакало и шипело на экране, и с трудом слушал маму. А мама спрашивала: