Мимо протарахтело что-то. Долго тарахтело. Видимо, медленно ехало, присматриваясь к чему-то. Но Мирра поленилась выбраться из бетонной коробки посмотреть на тарахтелку.

Вот так и получилось: Венька, остановившийся возле автостанции, внутрь не заглянул, а Мирра на звук двигателя его машины не вышла. И они вновь ускользнули друг от друга, бывши недосягаемо рядом… не соприкоснувшись, как два магнита, тщетно пытающиеся приблизиться друг к другу одинаковыми полюсами.

Мирра дождалась автобуса, загнав чёрные мысли на задворки сердца, села у окна и поехала в Челябинск – как в сказке – несолоно хлебавши… Глаза её были закрыты и мокры.

«Плачу – не плачу… что это значит? Буду звучать я как-то иначе?»…

Вот и Челябинск – тёмный, хмурый. На вокзале уютно, но холодно. Зуб стучал о зуб. И это – лето?! Ха.

Дрожа, Мирра добралась до междугороднего автомата, но «восьмёрка» постоянно срывалась. До поезда на Уфу оставался часок, и Мирра зашагала к торговым палаткам.

В одной продавали одежду, и Мирра рванула к ней, надеясь оторвать что-нибудь потеплее своей кофтёночки. За ней «рвала» другая женщина, постарше Мирры, и это невольное соперничество придало зрению Мирры покупательскую остроту. Она тут же обнаружила в лавчонке мужскую куртку и кофту. Взгляд у подоспевшей соперницы был жадным до тепла, но так как Мирра стояла первой, то ей и досталась толстая куртка, в которой бедняжке, наконец, удалось согреться.

«С днём рождения!» – горько усмехнулась Мирра и провела рукой по чёрной искусственной коже. Вот её подарок, который она сделала себе сама: мужская куртка для согрева. Водочки бы внутрь – для полного тепла…

В собственном подарке Мирра залезла в поезд на Уфу полностью умиротворённая и махнувшая на кавалера рукой. Не встретил, злодей? Ну, и иди куда подальше. У меня экзамен впереди.

В Уфу поезд прибыл около пяти утра. В пять Мирра стояла в будке переговорного пункта на вокзале и обиженно звонила Веньке домой: уж теперь он точно не метался в её поисках по Тюбукскому перекрёстку, а блаженствовал себе дома.

Он поднял трубку почти сразу: видно, маялся от перепуга.

– Мирра?! – крикнул он от имени всех своих изорванных в клочья нервов.

Мирра в голос разрыдалась:

– Где ты был?!

А он:

– Я тебя искал!!!

А Мирра:

– Не искал!

А он:

– Я тебя вообще не видел!

А Мирра:

– Нет, видел! Я в автобусе сидела, тебе из окна махала!

И – в новый рёв. Савранский проорал ей прямо в ухо:

– Бери билет и приезжай назад!!!

– Ла-а-адно! – прохныкала Мирра.

Вышла из кабины, смущённо и облегчённо вытирая глаза и нос. Хорошо, что в пять утра в переговорку ещё не набился народ. Но девушка всё равно не осталась без внимания.

– Девочка, – сострадательно проговорила диспетчер, – да не переживай ты так, они все такие сволочи, они все изменяют, не верь им!

Мирра хлопнула очами, выдавила из себя кивок и зигзаг неполноценной улыбки и выпорхнула в холодное утро.

Снова Уфимский вокзал, поезд и Челябинск. На этот раз первое, что увидела Мирра, едва живой выползая на перрон, – спешащего к ней Веньку Савранского, бледного, как первый снег, с огромными тревожными глазами. И без цветов.

Мирра, пытаясь сурово глядеть ему в глаза, хотя сердце вздымалось и лопалось от счастья, насмешливо спросила:

– Что ж ты без роз-то приехал меня встречать?

Вениамин глянул на неё живым упоительным взглядом и откровенно признался:

– Ты что?! Я боялся, что ты меня этими шипами – да по морде!

Белый «пирожок» унёс Мирру в баню. По дороге страдалица показала возлюбленному, в каком бетонном архитектурном ухищрении она провела несколько промозглых часов своего дня рождения…

– Я тебе всё компенсирую, – обещал Вениамин, сверкая всем своим широким лицом.

И компенсировал.

20-30 сентября, 1-13 октября 2011

ДЕТИ ОДНОГО РАССВЕТА

Дождь едва моросил, неслышный и неразличимый в тёмной серости первого летнего утра. На городских улицах никого: суббота, каникулы, отпуска… Садоводы и то пока глаза продрать не в состоянии.

Хорошо!..

Кирилл Тихонович Чепегин глубоко вдохнул влажный воздух, сморгнул щекочущую крохотную каплю дождя, стукнул палкой о мокрый асфальт, будто проверяя, не скользкий ли; наоборот – не омягчел ли? После ночных небесных излияний асфальт исчеркали розовые палочки мёртвых дождевых червей.

Кирилл Тихонович вздохнул и примерился к асфальту, чтобы сделать первый шаг.

Где его ноги, где? Куда подевалась стремительность его походки? Сгинула в густой чаще времени, где каждое дерево – прожитый им год. Девяносто два дерева уж стоят в мысленном том лесу. Чем больше деревьев, тем меньше сил… Истёрлись суставы, охрупчали кости, иссохли клеточки, замедлила своё течение старая кровь…

Хватит бы уж сажать деревья в чаще времени, но нет, не забирает Господь душу Кирилла Тихоновича, бережёт для чего-то. Для чего?..