Под этим названием представляли себе общество, которое главной своей задачей поставило очищение и развитие немецкого языка. Между тем из его восьми Sodal’oBили «коллег», князей и дворян, которые известны в качестве его учредителей, нет ни одного, который подвизался бы в качестве писателя или имел какое-либо отношение к немецкому языковедению и литературе. Точно так же и в последующие годы, при приеме новых членов, мало сообразовались с тем, насколько они себя зарекомендовали большим или меньшим рвением к «языку немецких богатырей» (Teutsche Heldensprache),а решали прежде всего вопрос, насколько согласуются с их задачами их мысли и стремления. При этом допускались только те кандидаты, за достоинство которых ручался кто-нибудь из действительных членов.

Забота о поддержке и развитии высшего национального достояния — языка и литературы — выступила в стремлениях общества на первый план лишь с того момента, когда, вследствие тридцатилетней войны, политические условия стали приобретать все более и более мрачный характер. Куда бы ни обращались взоры, всюду в политической жизни замечалось бессилие, разрозненность и чужеземное господство. Кроме того, в воздухе висела гроза католико — иезуитской реставрации. Под влиянием несчастно сложившихся политических обстоятельств такие же явления назревали и в общественной, и в духовной жизни. Даже язык, кишевший массою заносных элементов из всяких краев Европы, был бессилен выражать в величавой простоте благородное и возвышенное: стиль огрубел. Поколение упадка, поскольку оно уцелело от страшной войны, влачило свою жалкую жизнь в грязи и нищете «и ни в чем не обнаруживало старого величия немецкого характера, ни в чем уже не проявляло свободолюбивого, бодрого, геройского духа предков. Все наследие былой душевной стойкости, единственное, что украшает и облагораживает существование, — исчезло и было забыто. Народ, который некогда воспевал месть Хримхильды и рос душой при героических звуках лютеровских песен, украшал теперь свой обнищавший язык чужой мишурой». Достаточно заглянуть в любую переписку того времени, чтобы стало страшно от того, до чего дошел тогда наш народ.

При таких обстоятельствах деятельная забота о новых культурных началах, проявившаяся — по почину Гюбнера и Мартина Опица — в очищении родного языка и возрождении национальной поэзии, не только давала желанную внешнюю безопасность, но являлась и неоценимым средством объединения, тем более что она преследовала практическую и достижимую цель.

Для поддержания патриотического чувства и национального сознания князья, дворяне и ученые объединялись, чтобы решить задачу развития пробудившегося немецкого национализма. Быть может, для многих из членов это было только делом моды и внешней формы, но тип идеального общения все же удалось создать, и, что всего важнее, участие в его создании приняли и высшие классы, которые могли оказать влияние в том же направлении и на прочие классы.

Когда в 1673 г. общество оказалось близко к распаду, списки его членов были уже известны. Изумленной публике казалось невероятным, что это общество в числе 789 своих членов не только заключало ученых и других представителей городских сословий, но привлекло к своим задачам прежде всего целый ряд могущественных немецких государей и знатных особ.

Среди них были: ландграф Мориц Гессенский, пфальцграф Рейнский Людвиг, шведский король Карл-Густав, герцог Брауншвейгский Август, князь Ангальтский Христиан и другие. Бранденбургский двор проявлял к академии самый деятельный интерес. В 1627 г. в число его членов вступил маркграф Христиан. В 1637 г. его примеру последовали курфюрст Георг — Вильгельм и маркграф Зигмунд, а в 1644 г. к «Пальме» присоединился и великий курфюрст. Замечательно, что к ней принадлежали даже иностранцы, например, шведский канцлер Оксенширна и, как правильно отмечает Келлер, «они вряд ли были приняты в воздаяние их заслуг по обработке немецкого языка». Тут было и множество австрийских и чешских изгнанников, и т. п. Общество горячо заботилось о том, чтобы несколько смягчить тяжесть их участи. В числе многих ученых, принадлежащих к Академии, следует упомянуть Георга — Филиппа Гарсдерфера и его учителя Маттиаса Бернеггера, Каспара Дорнау и других. Тут были ученики, друзья и почитатели Гуго Греция, Галилея и Кампанеллы. Бернеггер, кроме того, состоял в оживленных сношениях с Самуэлем Гартлибом, ревностным членом «Английского Общества» в Лондоне. С 1646 г. среди «Братьев Пальмы» встречается имя и И. В. Андреэ.

Для человека, знакомого с вопросом, не может показаться удивительным, что в этом союзе господствовало реформационное направление. Но то обстоятельство, что в нем принимали участие и католики, и лютеране, и последователи других религиозных направлений, не пользовавшихся государственным признанием, было явлением необычайным в эпоху воцарения самых низменных страстей. Проникнутые глубокой, серьезной религиозностью, свободные от всякой вероисповедной нетерпимости, члены ордена на деле доказывали, что истинное христианство неразрывно связано с истинной человечностью.

Насколько известно, на первом плане в обязанностях общества стояло «поощрение похвальных добродетелей» и постановка религиозных и нравственных вопросов, а на втором уже — развитие национального языка. Далее, из появившегося в 1647 г. сочинения «Немецкая Пальма» (Teutsche Palmbaum)видно, что в недрах союза творились «тайные дела». В них посвящались только те из членов, которые «имели доступ в зал Ордена в Кетнском замке».

Отдельные обряды академии походили на обычаи гильдий и цехов. Так, там господствовало странное обыкновение, что при вступлении новых членов, они, для проверки прочности их решения, подвергались «испытанию водой или дымом» и «четырем главным испытаниям», причем каждый из вновь принятых получал более или менее остроумное прозвище, эмблему и девиз. Это происходило «веселым вечером за добрым стаканом вина», и дело сводилось, главным образом, к тому, что новичок должен был сделать известное число больших глотков из общей кружки.

Князь Людвиг назывался «Кормителем», курфюрст Георг — Вильгельм — «Утешителем», его сын, великий курфюрст — «Безупречным», ландграф Гессенский Вильгельм — «Щекотливым», Эбергард Мантейфель — «Кислым», Георг Неймарк— «Цветущим», пфальцграф Христиан — «Колючим», Каспар фон Тойтлебен — «Мучнистым» и т. п. Эти прозвища, конечно, соответствовали эмблемам, которые заимствовались из растительного мира.

Двенадцать товарищей (Sodalen)составляли первенствующий класс академии. Глава его именовался «главным хранителем кассы». Следующую ступень занимала «Академия истинных любителей» (Academie des vrais aimants).В ней числилось 24 человека. Отличительным знаком товарищей была «золотая медаль на скромной зеленой шелковой ленте с изображением на одной стороне дерева и девиза общества, а на другой — собственного портрета члена».

В «Пальме» (на с. 65) имеется объяснение ленты. Оно гласит:

Существенным моментом во внутренней организации — не только этого общества, но и всех тогдашних академий, являлась сложная система знаков и символов, мало понятная ныне. В дошедших от этих коллегий книгах имеется множество гравюр с символическими изображениями.