Глаза Марийки опять открылись, и снова послышался её тихий голос:

— Я не сделала ничего особенного. Довольно об этом. Я слабею, Таня. У меня в Киеве мама… Найди её и скажи, что я умерла честно… советской… и друзьям всем скажи… Мама знает, кому надо сказать… а ты живи… долго живи, Таня… Родная моя, тебе будет тяжелее умирать… возле тебя не будет подруги.

Джен Кросби закрыла лицо руками и медленно опустилась на скамью. Плечи — её вздрагивали. Потом она встала и, как лунатик, сделала несколько шагов по сухой, горячей земле.

— Господи, — простонала она, — как ты допускаешь такое на свете!

— Бог создал этот мир для страданий, — тихо, как будто думая про себя, сказала Мария Стоянова.

— Не бог, а люди, — резко откликнулась Гильда Иенсен, не отводя глаз от Тани, застывшей у распростёртого тела Марийки.

— Мне всё равно, кто создал мир, — говорила Джен, — но он создан ужасно. Раньше мне казалось, что убить человека — самый страшный грех. А сейчас я чувствую непреодолимое желание убить. Раньше я и допустить не могла, что подобная мысль придёт мне в голову. А сейчас я хочу убить. И не одну Мари-Клэр, а многих. И странно, — это не вызывает во мне ужаса. Что делается на земле, господи…

— Вначале я тоже хотела убивать, — горько сказала Гильда. — Со временем это проходит. Пройдёт и у вас. Мы не созданы для борьбы. Вот такие, как Таня, могут действовать. Я ей завидую, но ничего не могу с собой сделать.

— Это правда, — сказала Зося, — мы все хотели убить Мари-Клэр, пока не смирились. Своя жизнь дороже.

— Неправда, — возмутилась Джен, — здесь никто не покорился. Наша ненависть притаилась, как огонь под пеплом. Когда-нибудь она прорвётся наружу. Когда-нибудь она сожжёт весь этот лагерь.

— Это будет тогда, когда сюда придут русские полки, — не глядя на Джен, сказала Мария Стоянова.

— А если они не придут?

— Тогда ваш огонь не разгорится.

— Неправда, — волновалась Джен, — вы ошибаетесь. В нас ещё есть огонь, я докажу это…

— Не знаю. Возможно… Я уже видела всё, что можно увидеть в концентрационных лагерях. Меня взяли в плен в Варшаве в тридцать девятом. Я видела и таких, как вы, и таких, как Таня.

— Вы не верите мне, — громко крикнула Джен и спросила, резко понижая голос — А если я… если я убью Мари-Клэр?

— Я охотно помогу вам. Но до этого дело не дойдёт.

— Увидим, — сквозь стиснутые зубы ответила Джен.

Все замолчали. И снова тишина на жёстком большом плацу, снова сияние июньского солнца и далёкие-далёкие самолёты над головой.

И женщины, думая каждая о своём, даже не заметили, как Таня Егорова упала лицом на грудь своей бездыханной подруги и беззвучно плакала от тяжёлого горя, от ощущения страшного одиночества.

Лейтенант Рандольф Крауфорд спешил на доклад к командиру полка. Он был уверен, что полковник Мартенс похвалит его. И не только похвалит, а прикажет немедленно послать эскадрилью для уничтожения всей техники, сосредоточенной в городе Риген. Крауфорду было приятно думать о том, что благодаря его инициативе будет разбита добрая танковая дивизия немцев.

Лейтенант вошёл в кабинет. Полковник поднялся из-за стола. Его лицо было изрезано глубокими морщинами, светлые запавшие глаза смотрели устало, а голый череп напоминал большое желтоватое яйцо.

Обнажая редкие зубы, полковник улыбнулся и пригласил Крауфорда сесть.

— Я не тревожился за вас, лейтенант, — сказал он. — В полку каждый счёл бы для себя эти слова высшим комплиментом, — Я знал, что вы вернётесь. Рассказывайте, где вы блуждали и куда упали ваши бомбы.

— Если бы не два русских истребителя, то на землю упал бы я сам, а не мои бомбы, — сказал Крауфорд.

— Русские истребители? — Лицо полковника выразило недоумение. — Ах, это наверно из тех лётчиков, которые испытывают и принимают здесь новые самолёты. А может быть, из прикрытия сквозных операций. Это вполне возможно. Где они сели?

— Оба погибли, — сказал Крауфорд.

— Погибли? — переспросил Мартенс. — . У вас был бой с немцами?

Крауфорд встал с кресла, склонился над столом, где была расстелена большая оперативная карта, и начал рассказывать.

Он говорил, и перед его глазами проходили все события минувшей ночи, от вылета с аэродрома до высоких столбов пламени и дыма над заводами Ригена. Он опять увидел маленьких истребителей, несущихся мимо его машины, опять услышал хриплый голос советского пилота…