— Есть. Есть и вести, есть и странные, и неприятные события, о которых ты не знаешь. Что хочешь узнать раньше?

— Начнем с вестей, если ты не возражаешь, — Кнесслер показал Аббио на кресло, в которое тот не сел, а почти упал, как усталый гонец после долгой дороги, а сам хлопнул в ладоши, вызывая слугу и приказывая принести вина для угощения гостя.

— Я не возражаю против такого регламента, — сказал Аббио, — потому что вести касаются всех, а события только меня. Впрочем, я не прав, события касаются тоже всех… Но об этом — потом… Итак, сегодня после обеда ко мне прискакал гонец. В Рароге бояре восстали против Годослава и соединились с воинами герцога Гуннара, убили князя-воеводу Дражко и захватили город. Годослав больше не князь бодричей. Вернее, почти изгнанный князь. Бояре разослали в две княжеские дружины — на полночь и на закат — своих людей с призывами не поддерживать Годослава, отрешенного народом от власти, и обещают восстановить в княжестве вече. В этом их всегда поддержат все славянские храмы. Следовательно, у бояр шансов на успех больше, нежели у Годослава. И к тому же войска данов вот-вот вступят в княжество и сделают из него датскую провинцию.

— Ты уверен в сведениях? Это очень важно.

Аббио утвердительно стукнул ладонью по подлокотнику кресла.

— Сведения пришли через вторые руки сразу после вечерних событий. Опасаясь грабежа, фряжский купец вывез свои товары к берегу Лабы. Оттуда верные люди, которым я плачу, прислали весть мне. В них я уверен.

— В них. Но не в купце…

— Купца я не знаю.

Кнесслер задумался, потеребил бородку. Затем подошел к пологу палатки, выглянул наружу, словно проверяя, не подслушивает ли кто, и вернулся к собеседнику.

— Стоит ли передать известия Карлу? Ты сам знаешь, что каждое маленькое событие или даже намек на него легко обрастает цветными хвостами, гораздо более яркими, чем само событие. Такая уж у вестей способность…

— Как ты сам считаешь?

Теперь Кнесслер долго молчал, оценивая ситуацию.

— Давай вместе подумаем, чем это может грозить всей Саксонии, и не слишком ли мы поторопились при выборе друга и государя? Готфрид, несомненно, захочет вновь подружиться с нами. И тогда он не сможет уже оттягивать войну с Карлом, как оттягивал ее многие годы, потому что война уже будет совершившимся фактом. Предположим, мы подружимся. В случае победы данов, мы опять становимся независимыми эделингами. В случае их поражения мы теряем возможность снова помириться с Карлом, потому что в следующий раз он нам уже не поверит. Нужно просмотреть положение с той и иной стороны.

— Для этого-то я и искал тебя всю вторую половину дня.

— Карл, насколько я его знаю, — вслух раздумывал Кнесслер, — по характеру очень неуступчивый человек. Если он поставил себе задачу присоединить к королевству княжество бодричей, он не отступится, даже если туда войдут два Готфрида и лбами упрутся в его щиты. Карл давно уже точит зубы и на Данию. Только на днях завел разговор о том, чтобы строить в Хаммабурге верфь для судов нового сторожевого флота, который способен будет плавать под носом у данов и станет постоянным раздражителем и угрозой для всех викингов. И даже захватывать их драккары. Это ли не свидетельство намерений короля?

— Меня больше волнует другой вопрос. Если Карл переправится через Лабу, Готфрид постарается зайти ему в тыл. И пойдет он по моим землям, все сжигая и разоряя, оставляя меня нищим. Но, если посмотреть с другой стороны, нам может быть больше выгоден поход Карла, чем дружба с Готфридом. Если Годослав больше не будет князем, у княжества нет хозяев. И мы смело можем поступить с бодричами так же, как пять лет назад поступили с Бравлином [22] . Совсем неплохо иметь на той стороне по небольшой территории. Но, боюсь, мы уже опоздали с правом выбора, поскольку Готфрид и без того готов похоронить нас. А Карл… А Карл… Карл, в случае победы, будет заботиться о тех, кто помог ему. Но…

— Я вижу, что твое «но» звучит значительно…

Аббио даже встал, чтобы эту значительность подчеркнуть.

— Я своими глазами видел сегодня, проезжая по лагерю, как в палатку Годослава входил аббат Алкуин, советник Карла.

Кнесслер удивленно поднял брови.

— Тогда получается, что король знает о присутствии на турнире Годослава?

— Получается, что так.

— Однако Алкуин — это еще не король.

— Я думаю, что прийти он мог только по просьбе короля. И мне не нравится такая ситуация. Я с удовольствием помог бы Годославу только из желания испортить настроение Сигурду. Мне жалко Годослава, потому что он попал между двух таких сильных хищников, как Карл и Готфрид. Но мне совсем не по душе, что Годослав ведет с Карлом тайные переговоры.

— Чем это нам грозит?… Пусть ведет.

— Вот здесь я совершенно не могу согласиться. Карл мирится с нами, чтобы пойти походом на Годослава. Но, захватив княжество бодричей, он получает в дополнение к Саксонии точно такую же мятежную территорию. Это все естественно и вероятно. Это нисколько меня не пугало, потому что, вздумай мы снова почувствовать себя не чьими-то подданными, а свободными эделингами, против Карла вместе с нами выступили бы уже и бодричи. Но — переговоры… Тайные… Через Алкуина, а, может быть, и личные, но так, чтобы об этом никто не знал… А если они договорятся? Тогда мы попадаем между двух огней. И при любом несогласии во мнениях нам придется вести войну на две стороны.

— В твоих размышлениях есть здравое зерно, хотя это зерно заросло сорняками… Есть много возражений…

— Но зерно-то есть! А я еще раньше расстарался и устроил небольшой маскарад. В каком-то случае маскарад сработает не только против Сигурда, но и против короля. Но если король в курсе всех здешних дел, получится, что я сам попал в непонятное положение…

— Какой маскарад?

— Я искал тебя после турнира, чтобы обговорить эту затею, но не нашел, и обговорил только с Бравлином. Он полностью меня поддержал и обещал помочь, по возможности. Но мне придется начать сначала… С рассказа о том… О том, как меня сегодня чуть не повесили, а потом чуть не перерезали франков…