28 июня Политбюро, поддержав Эйхе, приняло постановление, в котором говорилось: «1. Признать необходимым применение высшей меры наказания ко всем активистам, принадлежащим к повстанческой организации сосланных кулаков. 2. Для быстрейшего разрешения вопроса создать тройку в составе тов. Миронова (председатель), начальника управления НКВД по Западной Сибири, тов. Баркова, прокурора Западно-Сибирского края, и тов. Эйхе, секретаря Западно-Сибирского краевого комитета партии».

А через пару дней инициативу Эйхе подхватили и другие первые секретари обкомов и республик. Из книги Юрия Жукова следует, что такие же требования выдвинули 1–2 июля от Дальневосточного крайкома И. М. Варейкис, от Саратовского обкома — А. И. Криницкий, от ЦК КП(б) Азербайджана — М. Д. А. Баги ров, от Горьковского — А. Я. Столяр, от Сталинградского — Б. А. Семенов, от Омского — Д. А. Булатов, от Северного крайкома — Д. А. Конторин, от Харьковского обкома — Н. Ф. Гикало, от ЦК КП(б) Киргизии М. К. Амосов.

Руководители обкомов и ЦК республик обосновывали свои требования тем, что на различных территориях СССР на свободе находилось немало лиц, которые в прошлом были враждебны советской власти.

К этому времени в свои родные места вернулись многие из сосланных кулаков, вышли из заключения представители различных партий и групп, боровшихся против советской власти. Кроме того, местные органы внутренних дел давно отслеживали лиц, вызывавших законное подозрение своими криминальными связями. Всех этих людей огульно считали потенциальными врагами советской власти и после их освобождения.

Об этом прямо или косвенно не раз уже говорили эти и другие члены ЦК, выступавшие фактически против нового порядка голосования на выборах. Было очевидно, что данные, которыми оперировали руководители обкомов и ЦК республик, сильно преувеличивали реальный потенциал антигосударственных сил.

Кроме того, партийные руководители фактически выступали против аргументов Сталина, высказанных им 25 ноября 1936 года, об отмене политической дискриминации бывших «лишенцев», а также о недопустимости применения административных мер с целью недопущения избрания в Верховный Совет СССР врагов советской власти. Их требования вступали в резкое противоречие с духом постановления ЦИК СССР от 14 марта 1937 года «О прекращении производства дел о лишении избирательных прав граждан по мотивам социального происхождения, имущественного положения и прошлой деятельности». Своими предложениями о «лимитах» на ссылки и расстрелы они утверждали, что если не осуществить такие репрессии, то Верховный Совет СССР окажется в руках врагов народа. «Победители» первой пятилетки возвращали страну к атмосфере времен Гражданской войны и коллективизации.

В то же время авторы предложений о лимитах на ссылки и расстрелы могли сослаться на тезис Сталина 1928 года об обострении классовой борьбы по мере новых успехов страны в строительстве социализма. Авторы предложений о лимитах на расстрелы и ссылки могли утверждать, что они — лояльные сторонники политики Сталина, что они знают не только о растущей злобе «остатков разбитых эксплуататорских классов», но даже имеют сведения об их связях с буржуазными государствами. Хотя в своем выступлении на Военном совете 2 июня Сталин подчеркивал, что лиц, связанных с вражескими разведками, единицы, партийные руководители областей и республик уверяли его в обратном. Стремясь доказать свою правоту, противники демократических преобразований с середины 1937 года развернули кампанию по «разоблачению» шпионских и диверсионно-террористических организаций, связанных с иностранными государствами. В них якобы участвовали «остатки разбитых эксплуататорских классов».

Внешне эти предложения не противоречили решениям июньского пленума о подготовке выборов, докладу Яковлева и выступлению Молотова. Казалось, в них шла речь лишь о том, чтобы предотвратить выступления наиболее яростных врагов советской власти еще до начала выборов. В то же время было очевидно, что полемика, происходившая в ходе пленума, о том, что следует предпринимать, если «вражеский» кандидат получит столько же голосов, сколько и кандидат коммунистов, теряла смысл, так как в случае проведения «профилактических» мероприятий «вражеских» кандидатов просто не осталось бы перед выборами.

Сталину и его сторонникам было политически крайне трудно выступить защитниками «разбитых эксплуататорских классов» и запретить аресты среди кулаков, бывших белогвардейцев, членов антисоветских партий и даже священников, когда партийные руководители предъявляли якобы неопровержимые данные о наличии множества контрреволюционных центров, готовых использовать выборы в Верховный Совет СССР для захвата власти.

Нетрудно предположить, что Сталин и его сторонники осознавали, что авторы предложений о репрессиях фактически так же выступали против его политики, как Каминский, Пятницкий, Любченко, Хатаевич и другие, выступившие против чрезвычайных полномочий НКВД на июньском пленуме. Однако, если последние требовали немедленно остановить действия НКВД по укреплению безопасности страны, то Эйхе, Варейкис, Булатов, Конторин и другие были готовы энергично поддержать усилия НКВД по разгрому заговорщиков. Более того, представители второй группы были готовы действовать под руководством НКВД и в присутствии представителей прокуратуры. Хотя очевидно, что эти предложения могли умножить ряды арестованных и ударяли по демократическим преобразованиям, направленным на консолидацию советского общества, Сталин и его соратники не могли позволить себе сражаться на два фронта. Тем более что обе группировки могли соединиться и ударить совместно по сталинскому руководству.

К тому же Сталин знал, что позицию Эйхе разделяет большинство местных руководителей партии. Оппозиция политическим реформам Сталина видных местных руководителей, проявившаяся еще в ходе обсуждения проекта Конституции, постоянно проявлялась и впоследствии. Сталин уже давно говорил о недостатках партийных руководителей, засилье формализма в их работе, что приводило к плохому выполнению планов, «бездушно-бюрократическому» отношению к рядовым коммунистам. Он не раз обращал внимание на незнание ими марксистско-ленинской теории и имел основания сомневаться в глубине их коммунистических убеждений. Именно поэтому три с лишним месяца назад, в марте, он выдвинул программу переобучения и смены партийных кадров. Теперь он столкнулся с их выступлением против политики, направленной на демократизацию политической жизни и консолидацию общества. Он понимал, что малейшее промедление в ответе на требования партийных руководителей с мест чревато резким обострением внутрипартийной борьбы, которая могла перерасти во внутригосударственную.

В то же время Сталин и его сторонники видели, что, в отличие от действий бывших оппозиционеров, от заговоров Ягоды, Енукидзе, Тухачевского, выступление Эйхе и других пока носит внешне лояльный характер. Знал Сталин и то, что этим деятелям пока трудно объединиться, противопоставив ему какую-либо другую политическую фигуру. Авторитет Сталина был слишком высок. Инициаторы репрессий пока могли действовать, лишь пытаясь давить на руководство страны и даже используя авторитет и имя Сталина в своих целях.