— Если всё дело в том, мы можем и в городе подыскать ему работу, — сказала Майса. — Сторожем, садовником, словом, что-нибудь лёгкое, по силам ему.

— Не обольщайтесь, уважаемая. Сторож магазина, садовник в маленьком дворике — это не для вашего старика. Ему нужно его любимое дело, до мелочей знакомое, работа, в которой он — как бог всемогущий.

— Вы видели когда-нибудь, как чабаны, согнувшись в три погибели, сидят у костра в тридцатиградусный мороз? — запальчиво воскликнул Бяшим. — Я не хочу такой участи для моего престарелого отца!

— Для вас это было бы действительно тяжело, возможно даже гибельно, но не для него. Его организм отлично закалён и приспособлен переносить и стужу, и зной.

— Теории, доктор! Кабинетная логика!

— Вот это называется — с больной головы на здоровую. Это ваша логика — кабинетная, оторванная от конкретностей данной ситуации.

— Хорошо. Ещё один вопрос. Вы видели, как живут в селе? Даже в самых благоустроенных богатых сёлах?

— Видел.

— По-вашему, сельский дом может сравниться с нашей квартирой? Открыл один кран, буквально чуть рукой шевельнул — потекла чистейшая в мире холодная вода, открыл второй — вода горячая. А канализация и, простите, тёплый, чистый удобный туалет? А светлые комнаты, в которых зимой тепло, причём без гари, копоти и золы, а летом прохладно? Почему я не должен хотеть, чтобы мой работяга отец пользовался наконец благами подлинного комфорта?

— Он об этих благах не подозревал и, естественно, не мечтал о них. Они ему, честно говоря, ни к чему. Кроме того, как бы ни были ценны блага комфорта, они не в состоянии компенсировать для таких, как ваш отец, издержек городского бытия.

— Что вы имеете в виду? Какие издержки?

— А вот такие. Стремительный темп жизни — раз. Теснота, многолюдье везде — в доме, на улице, в троллейбусе, даже в зоопарке — два. Круглосуточный неумолчный шум, который мы с вами уже не замечаем, мы с вами, но не человек, всю жизнь проживший в безмолвии и покое пустыни. Это три. Далее. Каждый день на него обрушивается водопад информации, которую он совершенно не в состоянии усвоить и переварить. По-вашему, это не создаёт нервного напряжения? Наконец несметное количество автомобилей и прочего транспорта просто-напросто держит его в страхе. Мне говорили, что он даже по тротуару ходит с опаской, словно по джунглям, где при каждом шаге можно наступить на змею. Если хотите знать, его угнетает даже третий этаж. Мне передали его собственные слова: «Жить в этом доме всё равно, что в гнезде птицы, которое притулилось на гнилом суку».

— От кого вы это слышали? Кто так подробно осведомлён о нашей семье? — спросила возмущённая Майса.

— Дженнет.

Мать обернулась, чтобы отругать дочь, но той не оказалось в гостиной. Она ушла в комнату Юсупа-ага, чтобы быть при нём в случае чего. Шутка ли — у дедушки гипертонический криз и могло даже быть кровоизлияние!

— Не ругайте девочку. Она у вас очень смышлёная. И отзывчивая к тому же. Можете обижаться, но малышка Дженнет кое-что поняла раньше вас.

— Значит, вы утверждаете, что отец не сможет жить в городе? — Бяшим всё ещё колебался, не решался сделать конечный вывод.

— Да. Я утверждаю, что в городе дни его сочтены. Если хотите, чтобы ваш старик ещё долго ходил по земле, — отправьте его назад в колхоз. И не просто в колхоз — на чабанский кош. Там от его недуга не останется и следа.

Бяшим тяжело вздохнул и понурился. В это время отворилась дверь и тихонько вошла Дженнет.

— Где ты была? — спросила мать.

— Возле дедушки сидела.

— Как он?

— Спит. А я сидела около него с закрытыми глазами и видела пустыню, ясно, как в кино.

— Интересно! — Орун Орунович и впрямь был заинтересован. — Расскажи, детка, какой ты видела пустыню.

Просить Дженнет не заставила.

— Пустыня состоит из мельчайших кусочков камня величиной с кончик иголки, — с жаром начала она. — На каждом квадратном метре миллиарды таких твёрдых кусочков. Эти твёрдые кусочки называются песком. Песок, хотя он из камня, мягкий, как бархат. От малейшего ветерка поверхность пустыни начинает пылить. Меж холмов и барханов во все стороны бегут длинные узкие тропинки. Они ведут от колодца к колодцу. В пустыне пасутся отары овец и табуны лошадей. А чабаны играют для них на камышовых дудках… Я ещё видела разные картины, но сразу не вспоминается.

— Ну, всё это она слышала от дедушки! — Майса усмехнулась.

— А вот и нет! — Дедушка рассказывал про пустыню, но мне привиделось много такого, чего он не говорил и никто не говорил,

— Вздор. Откуда же тогда взялись твои видения? — В голосе Майсы зазвучали раздражённые нотки.

— Ну как ты не понимаешь, мама! Мы ведь происходим из рода кочевников. Бабушка, в честь которой меня назвали Дженнет, тоже жила в песках. И хотя я там никогда не была, я знаю про их жизнь. Откуда знаю, — не могу объяснить, но знаю! И сама я тоже буду кочевницей, — твёрдо закончила Дженнет.

Возвращение Юсупа-ага на кош чабаны отметили как праздник. В марте начинается окот; у земледельцев тоже горячая пора — посевная, в колхозе каждый человек на счету; может, поэтому все были рады приезду Юсупа-ага? И поэтому. Но не только.

Профессия чабана не так проста, как может показаться горожанину. Она требует множества самых различных знаний, чутья, сноровки, опыта. Всего этого у Юсупа-ага хоть отбавляй. И всегда он щедро делится тем, что умеет сам, с молодыми. Но в колхозе немало других знающих чабанов. Значит, не только из-за опытности Юсупа-ага обрадовались ему в песках.