Я щелкнула выключателем, вспыхнул свет, осветив огромную комнату, Скворцова повернулась ко мне с намерением завизжать (это желание отчетливо читалось на ее сморщенном личике), но, увидев меня, передумала и вроде бы даже с облегчением вздохнула.

— Ты? — прошептала она, а я сообразила, что данный вопрос этой ночью мне задают уже дважды.

— Это я, — ответила я без всякого намека на любезность.

Тут за моей спиной раздались чьи-то торопливые шаги, и в студии появилась Софья, в пижаме и сеточке для волос. На своих волосах она просто помешана, так как кто-то ей сказал, что волосы — вторая красота женщины (по поводу первой красоты мнения разделились).

— Кто орал? — рявкнула она.

Появление Софьи меня ничуть не удивило, я была уверена, что после вопля Скворцовой сюда сбежится весь дом, но, странное дело, опять воцарилась тишина, и никто сюда не спешил.

— Это.., это… — начала Скворцова, прижимая к груди фонарик, он, кстати, был включен. Поначалу я очень удивилась, увидев его в руках Марины Федоровны, а потом вспомнила, что такие фонарики лежат в прикроватных тумбочках в каждой спальне.

Как-то раз у нас на двое суток отключили электричество, а подобное в большом доме связано с огромными неудобствами.

С фонариком разобрались, теперь оставалось главное: что здесь понадобилось Марине и с какой стати она так вопила. Именно эти вопросы я ей и задала.

— Я видела его, — все еще продолжая трястись, сообщила Скворцова.

— Кого? — насторожилась я, так как тоже кое-кого видела.

— Твоего мужа, — жалко глядя на нас, пробормотала она.

— Пить меньше надо, — скривилась Софья, но я сделала ей знак молчать.

— Ты видела Бориса? — спросила я вполне доброжелательно. Скворцова выпучила глаза, сначала кивнула, а потом отчаянно замотала головой.

— Очень доходчиво, — вновь влезла Софья.

— Было бы замечательно, расскажи ты, в чем дело, чуточку толковее, — намекнула я.

— Да-да, — закивала Марина на манер китайского болванчика. — Сейчас.., я не могла уснуть. Услышала шаги. Я ведь сплю очень чутко, а здесь…

— Мы поняли, — не выдержала Софья. — Дальше что?

— Я услышала шаги, но шли как-то странно.

Таясь. Меня это насторожило.

— И ты пошла взглянуть, кто это ходит?

— Нет. Я просто подошла к двери и прислушалась. Стало очень тихо. Я подошла к окну… — Тут она сглотнула и сделала паузу. — В кабинете Бориса мелькнул свет.

— Горела настольная лампа? — поправила ее я.

— Нет. Похоже, кто-то ходил с фонариком. Потом хлопнула дверь.

«Скорее всего, моя», — отметила я машинально.

— Я еще немного подождала, а потом выглянула в коридор. Он как раз подошел к лестнице, — перешла Марина Федоровна на трагический шепот.

— Да кто он? — взмолилась Софья.

— Я думаю, муж Ларисы. Но не Борис. Его бы я узнала.

— Какой, к черту, муж? — с терпением у Софьи всегда были проблемы.

— Наверное, Костас, — пожала плечами Скворцова. — Он пошел сюда. Что Борису делать в студии?

— А что Костасу делать в кабинете Бориса?

— Может быть, они встречались? — робко предположила Скворцова. — Такой день сегодня.

Мы переглянулись.

— Клиника, — буркнула Софья, вновь поворачиваясь к Скворцовой.

Марина страдальчески сморщилась.

— Я понимаю, как это нелепо звучит, но.., тут сплошная мистика. Взгляни, у лица на картине изменилось выражение.

— Какого лица? — в два голоса спросили мы.

— Твоего. Думаю, за этим он и приходил, — ткнула Марина пальцем за свою спину, а мы наконец обратили внимание на то, что должны были заметить сразу. На мольберте стоял мой портрет работы Костаса. Я была изображена в красном платье с розой в руках.

— Что особенного в этом портрете? — откашлявшись, поинтересовалась Софья.

— Да вы только посмотрите, — закудахтала Марина, бросаясь к мольберту. — У нее же здесь совершенно другое выражение лица. Я прекрасно помню тот портрет, у меня и фотография есть. — Мы опять переглянулись. — Мне он очень нравился, я еще всегда удивлялась, почему ты его нигде не выставляешь. Раньше у тебя на портрете выражение лица было мечтательным, немного грустным. А сейчас это женщина, умудренная опытом. Ты здесь даже старше. А потом, глаза.., в них бушует пламя…

— Ну, это явное преувеличение, — начала Софья, но я перебила ее:

— Когда ты вошла сюда, портрет стоял здесь?

— Конечно.

— А мужчину ты здесь видела?

— Нет. Возможно, он был здесь. Вроде бы я слышала какой-то шум. Но портрет так потряс меня, что я закричала от неожиданности. Мистика. В год смерти твоего мужа лицо на портрете вдруг изменило выражение.

— Ты еще Оскара Уайльда сюда приплети, — нервно хихикнула Софья, а Марина с излишним вниманием уставилась на меня. Я отлично понимала, какие мысли бродят в ее голове. Мое лицо за восемь лет нашего знакомства никаких изменений не претерпело. Как тут не вспомнить Дориана Грея с его портретом? Прожитые годы откладывали свою печать на портрете, а лицо Дориана оставалось таким же прекрасным, как в юности.