Степан Ильич с трудом нашел пульс.

— Жива. Обморок. Надо нести в деревню. — И сам поднял ее на руки.

«Армия» невесело потянулась обратно, хотя ребятам, конечно, было и невдомек, что при этом думал он, взрослый человек. Какая страшная ответственность свалилась внезапно на его плечи.

Отчасти поняла это Лена, коснулась рукава Степана Ильича:

— Вы не виноваты, она могла и еще чего-нибудь испугаться…

Он посмотрел на нее с благодарностью, но покачал головой:

— Нет, это моя вина. Отговаривали меня от этой затеи, и правильно. А ты иди поищи фельдшерицу нашу… Она, наверное, в поле.

Фельдшерица — усталая пожилая женщина — ничего определенного сказать не смогла. Нонка очнулась скоро, и никаких заметных повреждений не нашлось — хоть бы синяк или царапина… Просто она вообще никого больше не узнавала, даже Лену.

Всю ночь просидела возле нее пригорюнившись тетя Нюра, а к утру позвала Лену, которая тоже лишь притворялась спящей:

— Сходи в Спасово за врачом. Может, они и в город помогут ее отвезти…

Лена торопливо собралась и скоро уже шагала по тропинке над обрывом Выти. Туман доверху заполнил ложе реки, за ним не видно и древнего оврага. Мысок со старой березой кажется вклинившимся в молодой чистый снег. Глубина под ним исчезла.

В тумане далеко разносится каждый шорох. Но не слышно почти ничего: осенняя тишина опустилась на Татарскую сечу. Все, что должно было принести лето, исполнилось: высокие черные сосны обрядились шишками, мох «кукушкин лен» скинул со спелых коробочек ненужные больше войлочные колпачки, стоят забытые грибниками маслята и никому не нужные «дождевики» дымят пыльцой.

Кусты и ветви деревьев опутало бабье лето — сулит ядреную осень.

Вот далеко где-то забарабанил дятел, пискнула мелкая птаха в кустах, и близко, над головой, пронзительно застрекотала сорока: идет человек!

Лена сначала думала, что сорока ругается на нее, но вскоре поняла, что ошиблась: другие шаги слышались на тропинке, кто-то шел ей навстречу. Самого леса она не боялась нисколько, но встреча в лесу всегда настораживает. Лена остановилась, еще не зная, как поступить. Ей казалось, что человек еще далеко, но туман обманул: навстречу ей из кустов вышел Петр Петрович.

Кажется, он удивился ей больше, чем она ему.

— Ты здесь?! Идешь в город? Кто же тебе успел сказать?

— Я не в город иду — в Спасово, — недоуменно ответила Лена. — А про что мне могли сказать?

— Давай-ка присядем, — предложил учитель, показывая ей на широкий березовый пень.

— Я не могу, мне надо…

— Успеешь, все успеешь.

В голосе его звучало что-то такое, что Лена невольно послушалась, села. Пристроился на соседнем пне и он.

— Так вот, Лена, дело, ради которого я был в городе, касается тебя… Сиди, сиди, не беспокойся, все совсем неплохо. Помнишь, я обещал тебе написать о твоем отце? Но тут не моя заслуга, другие люди тоже занимались его судьбой. Необычной и трагической. Дело в том, что капитан Прохоров погиб в бою, как герой, защищая родную землю в первые дни войны, а имя его вместе с документами присвоил подлец, которому хотелось сохранить «чистой» собственную фамилию. Вот как бывает…

Теперь это все выяснено, на этот раз дорога к правде оказалась короче, чем там. — Он кивнул в сторону невидимого за туманом оврага, но Лена поняла его. — Ты — дочь героя. Меня просили передать, прежде чем за тобой приедут, что ты теперь сможешь жить в особом детском доме для детей командиров, погибших на войне. Это совсем недалеко от Москвы. И пенсию будешь получать за отца хорошую…

— Пенсию? А это много? — Лена встрепенулась.

Петр Петрович смотрел на нее удивленно и с тревогой: почему девочку так заинтересовали именно деньги? Уж этого-то он никак не ожидал, гадая дорогой, как она вообще отнесется к его сообщению.

— Достаточно, — сказал он с невольным холодком в голосе, но Лена даже и не заметила этого.

— Вы понимаете, мы же Нонку сможем тогда в Москву отвезти! Ее же лечить нужно! Я ведь за врачом в Спасово иду. Она испугалась вчера очень и никого теперь не узнает. Немножко-немножко только меня узнала сегодня утром, да и то, может, мне показалось… Конечно, в Москву ее надо, там вылечат. А у нас денег не было. А теперь будут, — быстро говорила она.

Петр Петрович отвернулся, чтобы она не видела его лица.

— Но ты ведь уедешь скоро, — напомнил он.

— Уеду? — удивилась Лена. — С какой стати? Я здесь живу, куда же мне ехать? Да тете Нюре одной-то с малышами и не справиться… Вы извините, я пойду, — сказала она уже с привычной деловитостью. И пошла, видимо даже краем мысли не думая о том, что он посулил ей.

Петр Петрович долго смотрел ей вслед, даже тогда, когда и сорока смолкла, больше не слыша Лениных шагов.

Шелестел в Татарской сечи почти невесомый листопад, и высоко в бездонном синем просвете неба заливался поздний жаворонок.