— Что я тебе говорила, — бормотала Сонька, — не одни мы газеты читаем.

Между тем мужчина поднялся, сел в машину и уехал.

— Дела… — заметила я. — Однако раскапывать могилу он не стал.

— Подожди, еще не вечер. Дурак он, что ли, днем копать?

— Что ж, думаю, мы можем домой идти.

— Еще бы покараулить.

— Вот и карауль, а мне до смерти надоело. — Я направилась в сторону деревни, Сонька догнала меня и принялась ныть:

— Говоришь, ночью копать будет?

— Ничего этого я не говорила. И вообще, ночью я близко к кладбищу не подойду, у меня на него аллергия.

— Ладно, не злись, — миролюбиво заметила Сонька, чем очень меня насторожила.

Деревня выглядела густонаселенной: слышались детские голоса, музыка, звон ведер у колодца — одним словом, вечер пятницы. Мы прошлись по деревне, «восьмерки» цвета «мокрый асфальт» не наблюдалось.

— Значит, уехал, — констатировала Сонька, — или затаился где-нибудь. Зря ушли с кладбища, самое интересное пропустим.

Тут я начала злиться:

— У тебя возле амбара покойник зарыт, может, хватит приключений и не стоит искать новых? Забыла, как зубами лязгала?

Или хочешь присоединиться к тому, что у амбара?

Сонька не захотела. И правильно. Я решила подвести черту:

— Завтра едем в город и больше об этой истории не говорим. Поняла?

— Так ведь как же, Греточка….

— Все. И заткнись.

Мы вошли в дом, и Соньке пришлось заткнуться, потому что сели ужинать. Чегочего, а поесть она любит. Правда, вид у нее был кислый, я почувствовала себя виноватой и принялась объяснять, почему нам от этой истории лучше держаться подальше.

Сонька обреченно кивала и продолжала ощущать себя несчастной.

— Значит, спать ложимся? — детским голоском спросила она.

— Отчего ж, посмотрим телевизор. — Мы сели возле телевизора. Сонька ерзала и смотрела на меня со значением.

— Греточка…

— Заткнись.

— Не любишь ты меня…

— Я тебя обожаю.

— И ничего не хочешь для меня сделать.

— Для тебя все, что угодно.

— Ну, например…

— Убить моего любимого паука в ванной.

— Свинья! — прорычала Сонька и удалилась спать. Я поздравила себя с тем, что у меня твердый характер, и отправилась вслед за ней.

Утром мы проспали первый автобус, следующий был к обеду, и я занялась цветами в палисаднике. Тут кое-что привлекло мое и внимание: у Максимыча горел свет, это в десять-то утра. «Вчера набрался где-нибудь и до сих пор спит», — решила я и продолжала копание в земле, но беспокойство не отпускало, более того, я вдруг начала нервничать и то и дело поглядывать на его окна.

Свет все горел.

— Сонька! — крикнула я. Она появилась из огорода и спросила угрюмо:

— Чего?

— У Максимыча свет до сих пор горит.

— И что? — Тут Сонька как-то странно дернулась и уставилась на меня. Видно было, то она предельно напугана.

— О, Господи! — пролепетала подруга и потом бросила:

— Бежим!

Дверь была приоткрыта, свет горел в передней и на кухне. На столе поллитровка, пустой стакан и миска с капустой. Мы походили, покричали, у соседей поспрашивали — безрезультатно.

— Вот черт старый, напугал, — сказала Сонька, но облегчения в ее голосе не слышалось. Подошло время обеда, Максимыч не появлялся.

— Может, он в Зайцеве ушел? — предположила Сонька. — У него там родня.

В город мы не поехали: надо было убедиться, что с Максимычем ничего не случилось.

По телевизору шли «Вести», когда в окно забарабанила соседка и крикнула:

— Соня, Соня, беда! — Мы выскочили на крыльцо. — Максимыча нашли, в реке утонул, за корягу зацепился.

Мы разом побледнели и уставились друг на дружку. Сонька побежала к реке, где уже весь народ собрался, а я осталась на крыльце. Из села приехала милиция, труп забрали. Я была уверена, вывод будет примерно такой: несчастный случай, был пьян, возвращался домой и упал в реку. Так оно и вышло. Я с нетерпением ждала Соньку, а когда она вернулась, сказала:

— Пошли.

— Куда?

— На кладбище.

Издалека могила выглядела вполне зеленой и нетронутой, но вблизи невооруженным глазом было видно: недавно ее кто-то раскапывал. Дерн аккуратно положен на место, но рядом, на молодой крапиве, осталась земля, которую не смогли смести полностью.

— Вот сюда землю бросали, — сообщила Сонька, ползая на четвереньках с видом заправского следопыта. — Так я и думала, надо было здесь сидеть и его дожидаться.

— А зачем? — попробовала я внести ясность. — Мы ведь и так знаем, кто это. Парень на «восьмерке» цвета «мокрый асфальт», и номер записан. Теперь он в курсе, что трупа здесь нет, а Максимыч, возможно, сказал, что его и той ночью не было. И этот тип будет решать загадку, «куда делся труп».