35-й танковый полк расположился на отдых в большом селе, протянувшемся по берегу узкой извилистой речушки Ипуть. Село было захвачено без боя, дома стояли целые: крепкие, из толстых бревен, срубленные на десятилетия. Столько зелени было тут и такие большие, деревья росли возле домов, что с воздуха, вероятно, не разглядишь танков, укрытых под кронами.

Местных жителей почти не было видно. Не слышно рева коров, хрюканья, кудахтанья кур, того хаоса звуков, который сопровождал обычно вступление немецких войск в населенный пункт. В последние недели, когда темп продвижения резко упал и не удавалось проводить крупные охваты, положение в прифронтовой полосе изменилось. Население теперь успевало эвакуировать ценности и угонять скот. Уходя, русские взрывали мосты, водокачки, заводы, крупные здания, удобные для размещения войск, сжигали хлеб и нарушали линии связи.

Конечно, солдатам и теперь было чем поживиться. Но крупные государственные запасы противнику удавалось увезти на восток или уничтожить. Гудериан решил, что использует и этот козырь, когда будет доказывать необходимость быстрого наступления на Москву.

Проезжая по селу, генерал любовался своими танкистами. За два месяца беспрерывных боев сформировался определенный тип солдата-гудериановца. Эти ребята все время находились в движении. Ели в танках, спали в танках. Останавливались отдохнуть на три-четыре часа и снова вперед. Они привыкли везде чувствовать себя хозяевами. Они научились с ходу вступать в бой и были готовы в любую минуту открыть огонь. Они уверовали в то, что непобедимы. Уверовали настолько крепко, что отдельные неудачи не могли поколебать их. Они забыли, что такое сентиментальность, им все равно, в кого стрелять и кого давить гусеницами.

На другие рода войск они смотрели свысока, как квалифицированные мастера на чернорабочих. Уважали только авиацию, потому что летчики здорово помогали им и тоже имели дело с техникой.

Здесь был цвет германской нации, костяк вооруженных сил — солдаты, прослужившие по четыре-пять лет, побывавшие во многих странах. Солдаты-профессионалы. Новички из пополнения не шли ни в какое сравнение с ними…

Гудериан остановил машину у дома с палисадником, в котором росли золотые шары на тонких, длинных ножках, вытянувшиеся вровень с окнами. Но теперь почти все цветы были вытоптаны, стебли поломаны. Окна распахнуты настежь. Из затененной: глубины дома тянуло запахом горелого лука. В комнате играли на двух губных гармошках и пели солдатскую песенку о Лорхен, спутавшей в темноте своего возлюбленного с другим.

Возле палисадника, упершись гусеницей в ствол дерева, стоял танк Т-IV с толстой тупорылой пушкой. Танкисты с перемазанными лицами разбирали и чистили двигатель, складывали детали на две сдвинутые кровати, покрытые широкой скатертью. По краям она была еще совсем чистой, белой, сохранились даже рубцы. А в середине — сплошное, неотмываемое пятно. Вместо ветоши танкисты использовали разодранные на куски простыни и наволочки.

Командир роты обер-лейтенант Фридрих Крумбах, отрапортовав, попросил у генерала извинения за то, что одет не по форме. Он был в нижней рубашке с закатанными рукавами, на ногах, вместо сапог, тапочки. Фуражка с очень высокой тульей сдвинута на затылок. Верх ее, натянутый на каркас с особым шиком, поднимался сзади, фуражка прогибалась посередине, как седло.

Гудериан кивнул одобрительно. Он прощал своим людям мелкие погрешности, зная, что это только прибавляет уважения к нему. На отдыхе, во время работы, да еще при такой жаре нет необходимости соблюдать форму. Строгость хороша с новичками, а эти бывалые солдаты знают, что такое дисциплина в бою: незачем портить им настроение придирками.

Обер-лейтенант Крумбах был старым знакомым Гудериана, участником походов в Польшу и Францию. Генерал помнил даже его прозвище: «красноносый Фридрих». У него и сейчас нос на смуглом лице выделялся багровым пятном; обгорел, кожа на нем облезла, висела клочьями.

Танкисты, все голые до пояса, получив разрешение генерала, продолжали работать. Промывали соляркой детали, чистили наждаком головки цилиндров, сдирая нагар.

— Проклятая пыль, — сказал обер-лейтенант. — Лезет во все щели. Чистим уже не первый раз. Цилиндры разнашиваются.

Гудериан знал это: моторы расхлябались на многих машинах, понизилась мощность двигателей.

— Конечно, дойти до Москвы у нашего жеребца сил хватит, — продолжал Крумбах, улыбаясь. — Тут теперь близко. И до Горького хватит. Но до Урала — сомневаюсь. Особенно, если будем сворачивать то в одну, то в другую сторону. Мы ждем приказа, господин генерал. Наши саперы уже заготовили дорожные указатели на весь маршрут отсюда и до Москвы.

— Указатели пригодятся, — ответил Гудериан. Ему было приятно смотреть на этого молодого офицера. Белобрысый, с веселыми светло-голубыми глазами, с ровными зубами — настоящий ариец, из тех, кому предстоит навести новый немецкий порядок во всем мире. — Указатели пригодятся, — повторил он. — Мы будем в Москве в тот час и в тот день, который назначит фюрер.

— Разумеется, господин генерал. Но лично мне нужно попасть туда как можно скорее. — Его глаза щурились, он ждал вопроса, и Гудериан доставил ему это удовольствие.

— Почему вы так торопитесь?

— Господин генерал, я играю на скрипке, мне нужно беречь руки. А здесь такая грязь. И все время имеешь дело с металлом. Пальцы грубеют. Я взял с собой из дому вот это, — он вытащил из кармана светло-серые замшевые перчатки. — Взял дюжину, рассчитывая на весь поход. Девять пар уже пришлось выбросить, осталось три. В Москве я раздобуду новые. Но хватит ли мне до Москвы?

Не один Крумбах, многие офицеры в танковых войсках воевали в перчатках. Это было модно и красиво: представители Запада несли цивилизацию варварскому Востоку.