Кривошеин, видимо, слишком грустно смотрел. Столыпин рассмеялся:

– Не надо меня хоронить! В конце концов, прошло всего лишь три дня. Да, маятник снова начинает качаться влево. А государь должен понимать: ему в подпору нужна сильная рука!

Он стукнул кулаком по столу так, что зазвенели бокалы.

– Три дня. Не так уж много для нашего нерешительного государя. Подождем?..

– Подождем, Петр Аркадьевич, – согласился Кривошеин.

На четвертый день Столыпин был вызван в Гатчину. Значит, не прямо к Николаю II, а к вдовствующей императрице Марии Федоровне.

Удивительная это была женщина!

Мать государя – «младшенького Ники…»

Датская принцесса – «в угоду европейской политиќес выданная замуж за русского медведя, сына Александра II…»

Но!..

Минни. Прежде всего Минни. Ангел-хранитель медведя-«неандертальца», как говорили европейские завистницы, не сумевшие пробиться к российскому трону. Трудно даже представить, как жил бы этот гигант-«неандерталец», получивший имя Александра III, не будь возле него маленькой, уютной, семейной, любвеобильной принцессы. Ее датская кровь по-семейному спорила с кровью немецкой, издревле примешиваемой к романовскому роду. Датчанка пруссаков не любила, ибо они с прошлых еще веков рвали Данию, отхватывая по-волчьи то Голштинию, то Шлезвиг. Боясь моря, с суши нападали. Не будь русских штыков, может, Дании и не существовало бы. И «неандерталец», ставший одним из умнейших государей, слушался своей датчанки. Не она ли и посоветовала: после зверского убийства Александра II и казни Желябова и иже с ним оставить этот ужасный Петербург? Этот ужасный Зимний дворец и всей семьей переселиться в Гатчину. Во всяком случае, кучера и слуги слышали, как от самой виселицы до Гатчины император шептал:

– К Минни!.. В Гатчину!.. Домой… домой!..

А она что?.. Она поджидала его «дома» – в Гатчине. По-славянски это была Хотчина; так и слышалось: «Хочу в отчину!» Селение Великого Новгорода в XV веке и не подозревало, что станет царской столицей. Но вот стало же! Не из страха – из ненависти к длинноволосым цареубийцам. Здесь сердце разгневанного императора успокоилось. Здесь правила Минни, его «душка Минни». Которую он по-мужски и обижал, и обманывал… да, как же без того? Разорванная ли в клочья жизнь отца, затворническая ли скука Гатчины, родовая ли привычка – но Александр пристрастился к питию. Желание это росло медленно, но неуклонно. И Минни, блюдя царскую – и семейную – честь, иногда обращалась из ангела в сущего демона. Да что там – в целое сыскное отделение. С приличным штатом прислуги. Тогда ее миниатюрная, ангельская фигурка лепные потолки Гатчинского дворца поднимала криками:

– Саша!

– Где ты?!

– Не скроешься, негодник!..

А он и не думал скрываться. У него или шахматы, или карты, или игра на валторне, или рыбная ловля в ближайших прудах, или даже новомодный теннис. В деле – всегда при деле! Но Минни нюхом своим сыскным чуяла: опять наклюкался… Он мог бы ответить: «Помилуй, душка моя, да я как медведь на лапах стою!» И верно, стоял, пока Минни со всей своей прислугой шарила по бесчисленным закоулкам дворца. И находила ведь, что искала! Из уст сопровождавших ее горничных неслось восторженное:

– Косушка!

– Шкалик!

– Мерзавчик!

Горничные-датчанки могли бы потягаться с любым русским трактирщиком. Пузыри, фляги, бутылки, шкалики, мерзавчики, косушки – пустые иль недопитые – сваливались в общую бельевую корзину и вытаскивались на черный двор, на потеху кучерам и дворникам. Домашняя сыскная полиция работала и днем и ночью. А «милый Сашулечка» все равно частенько оказывался пьян – ну, насколько мог быть пьяным такой богатырь. Да и обыщи-ка все закоулки дворца! А ведь голь, даже царская, на выдумки хитра. Сапожник стачал на заказ такие трубы-сапоги – под мощные ноги государя, – что в каждом из голенищ могло бы по одной Минни поместиться. Нутряные карманы голенищ были в притир под коньячную флягу – какая баба догадается, от чего пошатывает муженька? Может, от сквозняков, может, от духоты малых комнатушек, которые этот богатырь истинно по-русски выбирал среди роскоши дворца.

Иностранцы, с трудом добираясь до Гатчины, злословили:

«Этот царь-государь походит на ломового русского мужика! Ему бы очень подошли полушубок и лапти!»

Сходство подчеркивалось густой, мягкой, рыжеватой бородой. И руками, вернее, ручищами, которые и кочергу в петлю обращали!..

Пожалуй, эти ручищи и спасли царскую семью, когда под Харьковом поезд слетел с рельс. Не любил государь, коль уж выбирался из Гатчины, тихо ездить, а рельсы были уложены наскоро, на деревянные шпалы, а шпалы на песочек да кое-как. В то время как немцы устилали свои пути железными шпалами, по отличной гравийке. Но что до немцев русскому императору! Немцев он не любил, Бисмарка высмеивал. Сиди в своих прусских болотах и не квакай! А не то… знаешь что будет?! Знал Бисмарк, неглуп был и потому не задирался, вероятно, думая: «И без меня этот медведь где-нибудь сломает шею!»

Возможно, накаркал пруссак. Царский поезд из Ялты в Москву несся со скоростью шестьдесят верст в час. Скорости, невиданные в Европе! Поезд тащили два тяжелых грузовых локомотива; целый город на колесах! Вагон электрического освещения. Мастерские. Вагон министра путей сообщения. Кухня. Буфетная. Столовая. Вагоны для прислуги. Вагоны для царской семьи, великих княжон, прочих родичей. Свита. Конвой. Багаж. Да мало ли что требовалось императорскому двору, поставленному на колеса!

До Харькова оставалось сорок верст, когда сели завтракать. Стол на двадцать три персоны. Разумеется, в центре Александр, напротив Мария Федоровна. Сбоку дети. Царедворцы. Министры. Тосты уже прошли, подавалось последнее блюдо – знаменитая гурьевская сладкая каша со сливками, когда…

…вагон ни с того ни с чего заходил ходуном…

…страшная качка…

…угрожающий треск…

…все в столовой встало на дыбы…

…на императора рухнула крыша вагона, и он какое-то время держал ее на своих руках.

Эти роковые минуты и спасли семью. Пострадала лишь Ксения, оставшаяся горбатенькой, да Мария Федоровна поранила руку вилкой. Хотя погибли все четыре официанта, в вагоне с прислугой почти никого не осталось в живых, в мастерских железо перемешалось с раздавленными человеческими телами, в других вагонах и того хуже…