Шрифт:
Долго ли, коротко ли образовался целый императорский гараж. Два, а потом и три десятка автомобилей. Разумеется, уже с выписанными из Франции шоферами; не все же государю собственным сапогом подгонять расчихавшуюся машину, не все же князю Орлову самолично лезть руками в горячее чрево новомодного коняги.
На что был крепок министр внутренних дел, а и он увлекся. Сам, конечно, за руль не садился, клаксоном баловался. Даже посмеивался:
– Доживи Плеве до сегодняшнего дня, в машине-то, может, и не взорвали бы?
– Да уж, малой бомбой ее не взять, – набивал себе цену Орлов, ради приватных сплетен самолично катая министра.
– Неужели?.. – сомневался министр.
– Французы в том меня уверяют. Да еще… тс-с, военная тайна!.. – Хоть никого не было рядом, но князь-заговорщик оглядывался: родовая привычка. – Уверяют меня: кто-то там во Франции хочет одеть такой автомобиль в броню… что выйдет?..
– Броненосей?..
– Броненосей, вот именно!
Смех смехом, а как не задуматься?..
– При вашей должности, Петр Аркадьевич, так просто необходимо, – загорался новой мыслью князь-шофер. – Я поговорю с французами, что они там медлят?! Не то и плеткой, как моего ленивого рысака, подхлестну!
– Червонцем то бишь?..
– Для француза это лучшая плетка…
Князь Орлов и дворцовые сплетни не забывал:
– Великий князь Николай Николаевич просто из себя выходит: «Что, нет в России человека поумней, чем Горе-Мыкин?!»
Столыпин хмыкал:
– Видать, нет!
– Не скажите, Петр Аркадьевич. При мне святцы читали… Николай Николаевич читал, а государь…
Орлов не знал, что сказать про государя, а Столыпин мысленно перебирал: «Отпетый кадет и думский кукловод Маклаков? Земский краснобай Львов? Полицейский каратель Трепов? Вхожий в царский дворец личный друг-дипломат Извольский? Охранитель царского сундука, министр финансов Коковцев? Явившийся как с того света, из заграничных десятилетних скитаний профессор Милюков?»
Вслух не без усмешки сказал:
– Да хоть и любимец царя лихой кавалерист Фредерикс?..
От изумления Орлов так крутанул баранку, что автомобиль чуть не занесло.
Пока Орлов машину выправлял, он уже новую кандидатуру подобрал:
– Слышал я, какой-то сибирский побродяжка, именем, кажется, Распутин, в Царское Село зачастил – вот бы в мои начальники!
Как бы в угоду, пьянчужка со штофом навстречу.
– Не этот ли?..
– Во-во! Самое дело – в наши председатели…
Кажется, лишнее уже говорили. Сии сплетни не для царских ушей. Ну, да князь Орлов в доносчики не годился, а Столыпин тем более.
С тем бы на этот раз и расстались, да Орлов не преминул сказать:
– Но что интересно, как сойдутся вместе на подушках этой машины – нет-нет да и мелькнет знакомая фамилия: Столыпин!
– Фамилия и мне знакома, да не стоит, князь, всуе ее поминать. Пощадите великодушно!
Столыпин стал пореже встречаться с князем Орловым. Человек от безделья болтлив…
В дорожной пыли между Петербургом и Царским Селом фамилии мелькали, как призраки гадящих керосиновых фонарей.
Пора бы переходить на европейское электричество… как и на европейских премьер-министров… но куда денешь Горемыкина? После сваленного в суматохе Витте Николай II и сам уже не знал, чьи советы принимать.
Столыпин чувствовал, что пыльные круги вьются уже вокруг его головы…
Он хотел отсидеться в семейном тихом кругу, для чего и снял на Аптекарском острове огромнейшую летнюю дачу, которая служила и министерским кабинетом. Ольга со всем взрослеющим семейством устроилась в зеленой обители, но с ужасом восклицала:
– Петро, да ведь они сюда со всего Петербурга пыль тащат!
Верно угадывала: пыль! Грязная дорожная пыль. Сплетни и дрязги. Анекдоты и пресерьезнейшие прожекты… как скрестить, например, заграничного либерала Милюкова с полицейским Треповым? Еще не нужная никому Дума не была распущена, еще Горе-Мыкин время от времени заявлялся с отчетным визитом к царю… а за что отчитываться?.. Естественно, пыль сплетен, разговоров и переговоров мело в сторону Аптекарского острова. То либерал, то полицейский! То краснобай, то дурак! То в лакированных щиблетах, то в дорожных, грязных калошах. Ольга все воспринимала в натуральном виде.
– Да слуги и грязь не успевают убирать!
Муженек серьезно отвечал:
– И я не успеваю.
– Да разве наши слуги плохи?
– Наши неплохи, но другие-то?..
– Какие еще другие, Петечка?
– Те, что без царя в голове, а то и вовсе без головы.
Ольга сама за голову хваталась:
– Ты здоров ли хоть, милый?
– Как никогда ранее!
– Ой ли?..
Она все переводила на житейский лад, с полным правом клала исцеляющую ладошку на его разгоряченный лоб. Но замечала только:
– Лысеешь, Петечка… Ты не торопись с этим… а то я, смотри, любовника заведу!
– Заводи, Олечка, заводи. Давай я тебе самого Распутина пришлю. Слышала о таком?
– Не слышала, да уж фамилия-то…
– Верно. Не обижайся. Уж лучше говоруна Милюкова… Кажется, именно он и пылит?
В этот ли, в другой ли какой раз, обсуждая новый состав министерства при существующих еще министрах, он в сердцах сказал Милюкову:
– Вы хотите кабинет большинства? То есть кадетское министерство? То есть вы, Павел Николаевич, к примеру, министр внутренних дел?.. Погодите, не перебивайте. Представьте, есть и такая должность, которую я пока имею честь занимать. И еще представьте: вы вместо меня. Но ведь «нутряному министру» подчиняются и полиция, и жандармерия, многое другое. Тюрьмы, например. Виселицы. Каторга. Ссылка. Каково удовольствие?
Ольга расхохоталась бы, увидя, в какое негодование пришел «чистейший» профессор. А между тем самое обычное перечисление министерских обязанностей. Раз существует государство – должны существовать и полиция, иначе кто же будет тюрьмы наполнять? Народ там быстро помирает – постоянно гони полицейской метлой новых сидельцев! Нельзя, чтоб Петропавловка, Шлиссельбург, Кресты иль Бутырки оставались без народонаселения. Никак нельзя. Противоестественно.
Конечно, в шутливо-домашних разговорах с Ольгой он до такого сарказма не доходил, но в спорах с министерскими претендентами почему бы и нет?V
Николай II, как и в прошлый раз, все решил на волю Божию…
«На тебя, дурак!» – это о себе самом подумал Столыпин. Дело к тому шло. Пыль дорожная, курьерская, поднимаясь от Царского Села, все плотнее окружала Аптекарский остров.
Спускаясь в очередной раз со второго этажа дачи, один из самых «вхожих» в Село людей министр иностранных дел Извольский сказал:
– Петр Аркадьевич, завтра у меня аудиенция у государя. Я больше не буду ходить кругом да около… Я знаю, кто может спасти Россию. – Он выразительно посмотрел на хозяина дачи. – Осуждайте, не осуждайте меня, но положение российской смуты обязывает открыть государю глаза…
– Я пытался, не выходит. Вы ближе, попробуйте.
– Ну, не ближе барона Фредерикса, но что делать?
– С Богом!
Петр Аркадьевич еще не успел подняться к себе, чтобы переодеться, как Ольга из нижних анфилад выскочила.
– А ты шустра, моя дорогая. Подслушиваешь?
– Прислушиваюсь, мой дорогой. Приглядываюсь. Чего это Извольский таким озабоченным вышел?
– К причастию собирается. Дело серьезное.
– Да ну тебя! Все равно завтра станет известно.
– Вполне возможно, Оля…