Аминь! И мы услышали и поднялись. Потому что, при всей их пагубности, они не могли погубить и единого звука в истинном Слове… Мы услышали его внизу, среди корневищ и камней. Мы услышали его в песне и в глине. Мы услышали его в падающем дожде и в восходящем солнце. На горах и в ущельях. Мы слышали, как, лежа в земле, оно превращается в прах. Мы слышали его трубным звуком, пробуждающим мертвых. Глаголющим: да! Да, будут эти кости жить.

И наши кости ожили, отец Хикмен?

О, мы соединились! Клац, щелк — каждая кость на свое место. И мы, двигаясь дружно, стали ходить! Да! Я сказал: да-а-а-а-а — будут эти кости жить!

И вот теперь я вышагиваю, в своем белом фраке, по помосту, едва удерживаясь, чтобы не затанцевать — такая меня переполняет сила.

И я кричу, аминь, отец Хикмен, мы стали ходить вот так?

Именно так, преподобный Блисс! Ходите! Покажите, как мы ходили!

Вот так?

Да, так. А теперь обратно. Выше колени! Махайте руками! Пусть фалды разлетаются в стороны! Ходите! И так, по его слову, я три раза прохожу по помосту вокруг кафедры и обратно. Да! И потом его голос, ликующий и глубокий. И если спросят вас в городе, почему мы возносили хвалу Господу тромбонами медными и барабанами гулкими, скажите им, что мы возродились танцуя, возродились, утверждая Слово, возвращая к жизни нашу превзойденную нами плоть.

Аминь!

О, преподобный Блисс, мы притоптывали под звуки трубы, и хлопали, радуясь, в ладони! И мы двигались, да, двигались вместе в танце! Потому что мы получили новую песню на новой земле и нас воскресили божьи слово и воля!

Аминь!

…Из почвы этой земли мы возродились вновь и, благодаря Слову, ожили. Теперь у нас был новый язык и новая, с иголочки песня, чтобы облечь плотью наши кости…

Новые зубы, новый язык, новое слово, новая песня!

У нас были новое имя и новая кровь, и у нас было новое дело…

Расскажите о нем, преподобный Хикмен…

Нам пришлось принять Слово вместо хлеба насущного. Нам пришлось принять его вместо крова и пищи. Нам пришлось принять Слово и, как на камне, построить на нем целую новую нацию, потому что, если сказать правду, мы и на этот раз родились в железных цепях. Да — и в цепях невежества. И мы знали только дух Слова — больше ничего. У нас не было школ. Мы не владели никакими орудиями; никакими хижинами, никакими церквами, ни даже своими собственными телами.

Мы были закованы, молодые братья, в железные цепи. Мы были закованы, молодые сестры, в цепи невежества. У нас не было школ, орудий, хижин — нами владели…

Аминь, преподобный Блисс. Нами владели, и впереди нам предстоял ужасающий труд: преобразить божье слово в фонарь, чтобы во тьме мы видели, где мы. О, легким Бог не сделал для нас ничего, потому что он свои планы намечает ой как надолго! Он смотрит далеко вперед, и на этот раз ему нужен, чтобы свершить его волю, народ, прошедший через все испытания. Ему нужен, чтобы дать имена вещам этого мира и тому, что в этом мире есть дорогого, народ с зорким глазом, острым умом, щедрым сердцем. Ему надоели незакаленные орудия и полуслепые каменщики. Поэтому он и дальше будет снова и снова испытывать нас в огне и на скалах. Он будет нагревать нас, пока мы не начнем плавиться, а потом он будет нас окунать в ледяную воду. И каждый раз мы будем выходить из нее голубыми и такими же твердыми, как оружейная сталь! О да! Он хочет, чтобы мы стали людьми, каких еще не было. Может быть, войдем в тот народ, не только мы, но мы войдем в него, мы станем одной из его частей, аминь! Ему нужно, чтобы мы были гибкими, как ветки ивы, и ему нужно, чтобы мы были тугими, как сухожилия, и, когда нам приходится сгибаться, распрямлялись потом и становились такими же, как были прежде. Он будет метать в нас молнии, чтобы мы научились крепко стоять на земле и чтобы быстрыми как молния стали наши умы. Он будет гонять нас по этой земле с места на место и заставит нас пройти через тяжелые времена и несчастья, через непонимание и обиды. И некоторые будут жалеть вас, а некоторые презирать. И некоторые попытаются использовать вас и изменить вас. И некоторые будут отрицать вас и попытаются не допустить вас к игре. И иногда вам будет так плохо, что вы будете жалеть, что живы. Но все это давление на вас Бога. Он дает вам собственную вашу волю, и он хочет, чтобы вы применили ее к делу. Он дает вам мозг, и он хочет, чтобы вы все время тренировали этот мозг и не давали ему зажиреть — тогда вы сможете преодолеть любое препятствие. Воспитывайте свой ум! Научитесь обходиться тем, что у вас есть, чтобы добиться того, в чем вы нуждаетесь. Научитесь смотреть на то, что вы видите сами, а не на то, что называет истиной кто-то другой. На словах воздавайте, если вас вынудят, почести кесарю, но веру свою отдайте Богу. Потому что ни у кого нет патента на истину или авторского права на лучший способ распорядиться своею жизнью. Из того, что мы пережили, извлеките для себя урок. Помните, когда труд непосилен и хозяин зол, наше пенье поднимет нас. Оно придаст нам сил, и злоба этого человека, лишенного души, станет для нас подобной комариному укусу. Откатывайтесь от удара, как старый Джек Джонсон. Танцуя, удаляйтесь с его пути, как Уильямс и Уокер. Держитесь ритма, и вы будете держаться жизни. Время долго; и все лошади, не привыкшие к тому, чтобы тянуть свой тяжелый груз долго, станут подобными лошадям на карусели. Держись, держись ритма, и ты не устанешь. Держись и не пропадешь. Нас окружают препятствия, аминь! Потому что Богу мы нужны сильными! Когда мы начали, у нас не было ничего кроме Слова — как и у других, но только они об этом позабыли… Мы трудились и выстояли тяжелые времена и несчастья. Мы научились терпению и научились понимать Иова. Из всех живых существ человек единственное, которое не рождается знающим уже почти все, что ему предстоит узнать. Для того чтобы вырасти, времени ему нужно больше, чем слону, потому что Бог вовсе не предназначал его для того, чтобы он делал поспешные выводы, ибо сам Бог — во всем ходе вещей. Мы поняли, что к любому благу, которое нам дается, примешана печаль, а через любую невзгоду проходит полоска смеха. Жизнь — это полоска жира, полоска мяса. Да! Мы научились отскакивать назад и пренебрегать тем, к чему тянутся дураки. И нам надо учиться дальше. Пусть они радуются и веселятся. Пусть даже обгладывают крылышки колибри и говорят, что эта еда слишком хороша для вас. — Овсянка и овощи не застревают ни у кого во рту. — Что вы на это скажете, преподобный Обжора? Аминь? Аминь! Пусть каждый скажет: аминь. Овсянка и овощи — еда простая, но от нее становишься сильным, и когда, чтобы разделить ее друг с другом, собираются вместе подходящие люди, она может оказаться вкусной как амброзия. Так черпайте же, так давайте будем черпать из собственных наших кладезей силы.

Да, так мы родились заново, преподобный Блисс. Мы по-прежнему ходили в упряжке, мы по-прежнему работали на полях, но у нас была тайна, и у нас был новый ритм.

Так расскажите же нам об этом ритме, преподобный Хикмен.

Нас держали в узах, но жили мы, преподобный Блисс, по своему собственному времени. Они кружились на карусели, которая была неподвластна их воле, зато мы отбивать такт научились у времен года. Мы приспособились к этой земле и к этой тьме, и к этому свету, и к этому климату, и к этому труду, и они, как новая пара белья, пришлись нам по мерке. И все это нашему новому ритму, но свободны мы не были, и нас по-прежнему разделяли и разделяли. Много тысяч нас уплыли вниз по реке. Маму прочь от папы, детей — от обоих. Избитых, униженных и босых. Но теперь у нас было Слово, преподобный Блисс, и у нас был ритм. Теперь нас не могли разделить. Потому что, куда бы нас ни поволокли, наши сердца бились в одном ритме. Если выдавался случай попеть, мы пели ту же самую песню. Если выдавался случай потанцевать, мы отгоняли прочь тяжелые времена и несчастья, хлопая в ладоши и притоптывая ногами, и танец был тот же самый для всех. О, иногда они приезжают сюда посмеяться над тем, как мы славим Бога. Они могут над нами смеяться, но они не могут нас отрицать. Они могут оскорблять и убивать нас, но уничтожить нас всех они не могут. Эта земля наша, потому что мы вышли из нее, мы полили ее своей кровью, ее орошали наши слезы, мы удобрили ее своими мертвыми. Поэтому, чем больше нас уничтожают, тем больше полнится она духом нашего искупления. Они смеются, но мы знаем, кто мы и где мы, а их прибывают новые и новые миллионы — и они не знают, и не могут стать едиными.

Но скажите нам, как нам узнать, кто мы, отец Хикмен?

Мы знаем, где мы, по тому, как мы ходим. Мы знаем, где мы, по тому, как мы говорим. Мы знаем, где мы, по тому, как мы поем. Мы знаем, где мы, по тому, как танцуем. Мы знаем, где мы, потому что в наших ушах и сердцах слышим собственную мелодию. Мы знаем, кто мы, потому что, когда мы дарим нашему дню биенье нашего ритма, вся эта земля говорит: аминь! Она улыбается, преподобный Блисс, и начинает двигаться в нашем ритме! Не стыдитесь, братья мои! Не сгибайтесь. Не выбрасывайте того, что у вас есть! Продолжайте! Помните! Верьте! Доверьтесь биению внутри нас, которое говорит нам, кто мы. Доверьтесь, доверьтесь жизни, и доверьтесь этой земле, которая есть вы. Не обращайте внимания на насмешников, на издевателей — они приходят сюда, потому что не прийти не могли бы. Они могут отрицать вас, но не ваше ощущение жизни. Они ненавидят вас потому, что стоит им посмотреть в зеркало, как их переполняет горькая желчь. Так забудьте о них и, самое главное, не отрицайте самих себя. Их волосы прикручены к взбесившейся карусели. Они превращают жизнь в постоянное напряжение и тревогу, тревогу и напряжение. Оглянитесь вокруг и посмотрите, кого нужно ненавидеть; оглянитесь вокруг и посмотрите, чего можно добиться. Но только знай себе продвигайтесь и продвигайтесь вперед, дюйм за дюймом, как гусеница. Если сложишь много-много раз один и один, соберется у тебя миллион. Была целая груда июньских дней до этого дня, и, говорю вам, их будет еще целая груда прежде, чем мы станем по-настоящему свободными! Но держитесь ритма, держитесь ритма и держитесь пути. Пусть презирает вас кто хочет, но вы, в глубине души, помните — жизнь, которую мы вынуждены вести, есть лишь подготовка к другому, лишь школа, преподобный Блисс, Сестры и Братья; школа, пройдя которую мы сможем увидеть то, чего другие, слишком ослепленные собой, увидеть не могут. Наступит время, когда их глазами придется стать нам; время качнется и повернется назад. Говорю вам: качнется время и вернется по спирали назад…

Вокруг замка был прекрасный парк.

В парке были всевозможные птицы — соловьи, дрозды, малиновки; тут назначали друг другу свидания пташки со всех концов земли.

Весной здесь стоял такой гам, что человеческого голоса нельзя было расслышать; под каждым листом пристроилось гнездо, каждое дерево представляло собой целый оркестр. Пернатые музыкантики изощрялись, стараясь перещеголять друг друга. Одни чирикали, другие ворковали, эти отпускали трели и переливчатые коленца, те выделывали фиоритуры или басили, как орган: настоящим музыкантам и то не превзойти бы их.