— Мы уже выбрали этих, вы не нужны. — Он повернулся к избранным и подтолкнул Далилу: — Иди давай!

Эпифания сделала шаг вперед (пот стекал по черной коже) и посмотрела на погонщиков, голос у нее был с хрипотцой, только усилившейся от наливки:

— Ни они, ни мы, ни одна, у кого хоть капля стыда осталась, не будет сегодня иметь с вами дело. Вам что, не сказали, что корзинки закрыты? Коров сношайте, если хотите. — Следуя привычке, ну и потому что тоже перебрала с наливкой Котиньи, Эпифания плюнула и растерла.

Уважающий себя мужчина не снесет оскорбление даже от равного себе, а уж тем более от какой-нибудь проститутки. Прежде чем приступить к действиям, Мизаэл предупредил:

— Эти получат в зад по самое не балуй, хотят они того или нет, а вот ты в лицо, ослица паршивая.

Пощечина прозвенела во всех четырех углах танцплощадки. Танцплощадка — так сказал Турок. Танцплощадка — это место, где танцуют, где веселятся, а не дерутся. Негритянка пошатнулась. Вторая оплеуха — еще сильнее — сбила ее с ног, струйка крови потекла с толстых губ.

— Сукин сын! — взревела Далила подобно разъяренной волчице.

— Сукин сын! — повторила Бернарда, подаваясь вперед. Когда погонщики сообразили, что к чему, их уже окружили и атаковали фурии, восставшие из ада. Выступив на защиту Эпифании, Далила бросилась на Мизаэла, пытаясь удушить. И разве не эти ревнивые соперницы сцепились в начале вечеринки, награждая друг друга оплеухами и плевками? Да, но, как известно, перебранка между проститутками даже следа не оставляет, это ссора товарок.

Они все без исключения собрались вместе, чтобы дать ответ погонщикам и отказаться от навязанного предложения: разве у них нет права закрывать лавочку тогда, когда им заблагорассудится, разве они даже своим дыркам не хозяйки — а что еще они могут в этой жалкой жизни? Тут были все, кто в данный момент по случаю промышлял этим делом в Большой Засаде: Далила, Эпифания, Бернарда, Зулейка, Маргарида Кото, Мариэтта Пятнадцать Арроб, Котинья, Дорита, Тете и Силвия Пернамбуку — растрепанные, пьяные, единые в своем порыве. В перечне не было имени Жасинты Короки, но не потому, что про нее забыли, а именно в силу почтения и уважения — она одна стоила больше, чем все остальные, вместе взятые. Когда неопытный Априжиу пригрозил револьвером, думая с его помощью продраться сквозь зубы и ногти, Корока дала ему хорошего пинка в причинное место. Его крик был слышен на три с половиной лиги в округе, на станции в Такараше, если верить правдивому отчету Педру Цыгана, свидетеля, который все видел своими глазами и слышал своими ушами.

Старый Тотонью, бедолага, достойный сочувствия, был из всех троих самым возмущенным. Он надеялся этой ночью оседлать Бернарду: буквально спал и видел, как покрывает молоденькую телочку, — и с поражением не примирился. Схватив красотку за пояс, он сбил ее с ног. Пытался облапать грудь, задрать юбку, бог его знает — может, хотел овладеть ею прямо в амбаре, на глазах у всего честного народа. Он просто обезумел и дрожал так, будто его сотрясала лихорадка. Он скулил умоляющим голосом: «Ну пойдем!» Он скрежетал зубами, приказывая: «А ну пойдем!» Он скинул кожаную куртку, чтобы действовать с большей свободой. И это была его главная ошибка: он тут же потерял все уважение, которое эта куртка вызывала у окружающих. Бернарда воспользовалась моментом, чтобы ускользнуть, прежде чем Тотонью поднимется, и тогда Мариэтта Пятнадцать Арроб, медлительная, пышная — настоящая самка-мать — навалилась на несчастного всеми своими телесами. У него аж суставы заскрипели! Оплакивая последние надежды, все еще валяясь на полу, старик взмолился, увидев, как Бернарда кинулась на Мизаэла: «Априжиу, задержи ее, я иду».

Как мог мальчишка задержать Бернарду, когда тот, согнувшись в три погибели, отбивался от пинков Короки, обутой в башмаки на деревянной подошве? Что до пистолета, то Корока сунула его в вырез платья между сморщенными грудями: оставлять мальчишке оружие означало рисковать жизнью.

Все это произошло молниеносно, за считанные минуты. Мизаэл пытался вырваться из окружения, становившегося все более агрессивным, — исцарапанный и оплеванный, раздавал оплеухи направо-налево, кулаком заехал в лицо Далиле, с трудом удерживаясь на ногах. Загнанный, он понимал, что пора, видать, увозить в Конкишту на спине коня Пирапоры оскорбление, нанесенное жопастой шлюхой, и осадок от брани, которую обрушили на него остальные. Кто с проститутками в драку ввязывается, у того точно не все дома.

Несмотря на непроницаемое лицо Фадула, Мизаэл, увидев мужчин, шагавших прямо к нему, ждал их приближения с доверчивой улыбкой. Он был уверен, что они его поймут и одобрят и помогут поставить этих зараз на место, заставить непокорных выполнить свой долг, неотделимый от ремесла проститутки, — подставлять щель тому, кто приказывает и платит, и не болтать при этом о времени и предпочтениях. От этого он отступать не собирался. Где такое видано, чтобы у проститутки были желания, график работы, выходной день?

Разъяренный араб приближался: непонятно почему, проститутки одна за другой покинули танцплощадку, оставив своих кавалеров в недоумении, словно праздник кончился в момент наибольшего оживления. Он крикнул разъяренным женщинам:

— Что это вы там делаете? — Но, увидев неразбериху, обратился к Мизаэлу: — А ты, приятель, все продолжаешь воду мутить. Ты зачем сюда приехал? Давай покончим с этим.

В потасовке наступила передышка, ногти и оплеухи уступили место спору. Погонщик начал с того, что выставил себя благоразумным, пойдя на уступку: