— Всему свое время, кум Фадул, не надо спешить. Раньше не случилось, потому что плантации еще не поднялись. Ты только представь — вся эта земля будет обрабатываться. Это же целый мир без границ! Большая Засада не будет больше жалкой деревней, местечком. Она даже Такараш позади оставит. Запомни — так и будет.

— На все воля Божья, капитан. А когда мой благородный друг собирается прислать народ из Сержипи?

— На днях, Фадул. Когда ты меньше всего будешь этого ждать.

Так он сказал утром, проезжая через Большую Засаду по пути с фазенды Аталайа. «Когда ты меньше всего будешь этого ждать». Казалось, будто так получилось специально, будто все это было заранее спланировано. Жалко, что он не увидит лицо Турка, когда к нему явится этот отряд, — тот наверняка перепугается, начнет жестикулировать, заголосит. Тут же вступит в диалог с Господом Богом по поводу столь необычного совпадения. Бог для Фадула Абдалы — это практически член семьи, могущественный, но близкий друг, компаньон в делах.

Капитан уважал Фадула, лукавого Турка, с которыми хорошо поболтать и повеселиться, хитрого торговца, работавшего как вол. Он был известным коробейником, на плантациях и фазендах до сих пор по нему скучают. Он оказался дальновидным, обосновавшись в Большой Засаде на волне растущего движения караванов и путешественников. Он без жалоб пережил времена тощих коров, выдержав семь казней египетских и не свернув с дороги. Веселый кум и хороший товарищ.

Утро уже было далеко не раннее. Две проститутки — старая Жасинта и юная Бернарда — грелись на летнем солнышке у дверей деревянного дома, построенного по приказу капитана Натариу да Фонсеки. Жасинта штопала старую одежду, Бернарда расчесывала густую черную гриву — у нее были красивые волосы, и она знала об этом. Она рассматривала их волосок за волоском в поисках гнид.

Отвлекшись от сложной задачи по вдеванию нитки в иголку, Корока искоса глянула на товарку и нарушила тишину и спокойствие:

— Проститутка, которой надули брюхо, ничего в своем деле не понимает. Лучше уж было на плантации сидеть да какао лущить.

Она сказала это тихим, едва слышным голосом. И так же тихо продолжила свою язвительную болтовню, размеренное ворчание; взгляд был прикован к шитью, как будто она говорила сама с собой и ни с кем больше. Бернарда слушала точно таким же образом: будто до нее ничего не доходит и утро продолжает быть все таким же безмятежным.

— Ну вот какого черта ей надо было обзавестись брюхом? Точно говорю: она даже не знает, кто отец этого несчастного. Она ничего не знает!

Ласковый бриз волновал воды реки, кроны деревьев, волосы Бернарды. Корока продолжала свои упреки:

— Если мозгов нет, то не нужно это ремесло выбирать. Это ведь не так-то просто, тут все ой как сложно. Если она думает, что достаточно искать вшей, вечно скалить зубы и прыскать духами на причинное место, то крупно ошибается. Проститутка как монашка: когда та уходит в монастырь, то оставляет все земное — отца и мать, сестру и брата, настоящее имя и право беременеть и рожать. Просто монашка — святая, и потом отправится на небеса и сядет подле Господа Бога, а наша сестра всегда проституткой останется, преступницей без надежды на спасение.

Она посмотрела вдаль, поверх реки и холмов, и яркий свет ударил ей в глаза:

— Ох как мне глаза намозолили эти грязные, покрытые гнойниками сопливые дети, плачущие по углам в публичных домах. Дитя проститутки — кто может быть беззащитнее на всем белом свете! Нужно быть совсем дурой — а она, конечно, глупенькая, но все равно не настолько, — чтобы думать, будто проститутка может позволить себе роскошь иметь детей, породить кого-нибудь на свет божий. Проститутка на панели с цепляющимся за ее юбку ребенком — самое жалкое зрелище.

Не останавливая свою литанию, Корока оторвалась от шитья и осмотрела заштопанные прорехи на потерявшей цвет кофте:

— Ежели она не знала, как сделать так, чтобы ей брюхо не надули, то почему же не спросила у старших? Я вот ни разу не залетала, а ведь этим ремеслом уже много лет промышляю — пальцев на руках и ногах не хватит, чтобы сосчитать. И меня не вчера стали Корокой звать.

На мгновение она нерешительно замолчала. Воспоминания о тяжелой жизни были исключительно ее привилегией. Но если она не поможет Бернарде, эта невежда будет нести свой крест всю жизнь. А ведь Бернарда могла бы быть ее внучкой.