— Я знал, рано или поздно для них такой день наступит.

Долго еще сидели они беседуя, не раз добрым словом помянули зодчего Наджмеддина. Ведь без него Герат словно осиротел.

Прошло еще несколько дней, и по городу пошли разговоры, что недобрые слухи о зодчем распространял Ахмад Чалаби, теперь уже об этом знали все, и имя зодчего Наджмеддина Бухари снова произносилось с уважением и ставилось рядом с именами Табризи и «властителя слова» Лутфи, устада Кавама и мавляны Шарафиддина Али Язди…

Окруженный презрением и отвергнутый двором, Су-лейманбек поспешил убраться в Шираз под крылышко Ибрагима Султана. Распродав все свое имущество, собрался было уехать и Ахмад Чалаби, но неожиданно его разбил паралич и у него отнялась не только нога и рука, но и язык. Он пролежал три месяца, и его лечили все табибы, которые только нашлись в Герате. Наконец больной поднялся, но это был уже не прежний Чалаби: тощий, с желтым лицом и потухшим взглядом. Однако работа ему нашлась. Охотившийся за хуруфитами Мухаммад Аргун поручил ему сидеть ежедневно на людных улицах города и на базаре, слушать, что говорят люди, и следить за подозрительными, такими, например, как Али-водонос, замечать, с кем встречаются и беседуют подозреваемые, куда ходят и кто, кроме учащихся, посещает медресе Алия.

Так каждый день Ахмад Чалаби давал отчет людям Мухаммада Аргуна.

Вскоре и Абуталиб заметил за собой слежку: какие-то незнакомые люди ходили за ним по базару, по всем улицам. Гончар рассказал об этом своему сыну Абуали, а затем Хасанбеку и Хусанбеку. Как раз в эти самые дни стало известно, что двое учащихся медресе были схвачены и брошены в крепость Ихтиёриддин. И в скором времени их казнили.

Старый мастер Джорджи не мог опомниться, заметив слежку за собой, и решил переехать в Самарканд, — слава богу, хоть деньги на переезд у него нашлись. Уезжая, он предупредил своих друзей, чтобы те вели себя поосторожнее, так как Ахмад Чалаби наверняка выдаст еще не одного человека, близкого Наджмеддину Бухари.

И наконец, мастер Хасанбек также заметил за собой слежку и сообщил об этом своему младшему брату. Не миновала такая же участь и каллиграфа Джафара Табризи, мастера Ходжу Мухаммада и даже Ходжу Юсуфа Андугани.

Однажды, распродав свою посуду по лавкам, гончар Абуталиб неожиданно встретил водоноса Али, и тот сказал, что ему нужен небольшой кувшин, и что если дома у гончара есть готовый, то он пойдет вместе с ним за этим самым кувшином. Али пошел с гончаром и действительно купил кувшин, а по дороге под большим секретом сообщил ему, что он, гончар, находится под подозрением, что за ним следят государевы соглядатаи, а коль скоро сын гончара Абуали был вместе с Низамеддином в Ферганском походе, то и юношу подозревают в связи с хуруфитами, а значит, и за ним следят. Водонос посоветовал сыну гончара, да и гончару не выходить поздно из дома, не задерживаться на улице дотемна и быть осторожным в разговорах: «Ведь и вы были близки с зодчим».

— Последователи великого Фазлуллаха, вольнолюбивые борцы-хуруфиты, за себя постоят, но если будут схвачены и казнены люди невиновные, такие, как вы, то это весьма прискорбно. И посему мне поручено передать вам, что за вами установлена слежка и что вы должны быть сугубо осторожны. А кувшин, конечно, лишь предлог, чтобы встретиться с вами и сообщить об этом, не навлекая подозрений.

— Господи, когда же это все кончится? — воскликнул гончар. — Последнее терпение иссякло…

— Кончится тогда, когда придет конец тимуридам.

— Да неужто все тимуриды тираны?

— Конечно, все.

— А я-то думал, что вы обыкновенный водонос, — заметил гончар, — а вы, оказывается, еще и провидец.

— Да, гончар, я теперь о многом знаю, многое понял. И скажу вам, что испытал я на своем веку всякое. И все равно ищу правду.

— Слыхали, какое наплели про зодчего? — спросил гончар. — Что ваши товарищи говорят по этому поводу?

. — Говорят, что все это гнусная клевета. Но ложь разоблачена, и никто уже не верит ей.

— А как зодчий, здоров ли он?

— Здоров, — улыбнулся водонос, — только уж очень много вопросов вы мне задаете. Не спрашивайте ни о чем, ничего я не знаю. Конечно, вы человек честный, душа у вас светлая, в том я уверен. Ну, прощайте.

— Прощайте, — растерянно сказал гончар. — Что же делать? Надо ведь что-то делать.

И семья гончара позвала на совет братьев Хасанбека и Хусанбека.

Узнав о слежке, Хасанбек возмутился. «Если бы наш Шадманбек вернулся живым из сражения, значит, и его ждала бы эта печальная участь…» — промолвил он.

И они решили отправиться в дальний путь, покинуть родной город. Недаром же сказал мудрый Лутфи, что, если подвергаешься гонению в родном краю, уезжай на чужбину. Но, отправляясь на розыск зодчего, они сочли благоразумным оставить в городе свои семьи, будто, мол, уезжают в поисках работы, на строительство медресе, которое затеял возвести Улугбек-мирза. Мавляна Табризи и Андугани еще прежде уехали в Самарканд, а в след за ними двинулись гончар и мастера. Они пристали к каравану, идущему в Бухару, и, добравшись до Карши, повстречали старого своего друга уста Абида, который и помог им отыскать зодчего, занятого сооружением водоема в степи. Вот так и встретились старые, добрые друзья.