Идоменей, успокоясь, благословлял великого Юпитера, пославшего ему Телемака и Ментора в залог победы над врагами. По совершении жертвы и затем великолепного пиршества он говорил им:

– По возвращении моем в Критот развалин Трои наука правления не была еще мне довольно известна. Вы знаете, любезные друзья, какой несчастный случай лишил меня державы на отечественном моем острове: вы были там уже после моего удаления. Счастье мое, если жестокие удары судьбы послужили мне, по крайней мере, в наставление, научили меня кроткой умеренности! Я прошел моря, как изгнанник, гонимый из страны в страну местью божьей и человеческой. Вся моя прежняя слава умножала только стыд и тягость падения. С богами отцов я наконец переселился на здешний необитаемый берег, где нашел невозделанные, заросшие тернами степи, леса, земле современные, и обиталище свирепых зверей – непроходимые горы. Я должен был принять и это за отличный дар неба, что нашел себе место в дикой стране, и с малым числом друзей и воинов, разделивших со мной бедственный жребий, мог назвать пустыню отечеством, лишенный навеки надежды возвратиться на тот благословенный остров, где увидел свет и где боги даровали мне царство. Какая превратность, – повторял я сам себе! – Какой я ужасный пример венценосцам! Надлежит показать меня всем на земле обладателям, чтобы участь моя была им в поучение. Они думают, что на степени, столь возвышенной, нечего им опасаться, а там-то и все опасности. Я был страшен врагам, любим подданными, владел сильным воинственным народом. Молва передавала мое имя из страны в страну до отдаленнейших пределов. Я властвовал на плодоносном, приятнейшем острове, сто городов ежегодно присылали богатые дани в мои сокровищницы. Критяне чтили во мне кровь бога, родившегося в их отечестве, любили меня как внука мудрого Миноса, положившего законами основание их могуществу и благоденствию. Чего не доставало к моему счастью? Искусства пользоваться счастьем с умеренностью. Гордость и лесть, коварная наперсница, ниспровергли престол мой. Падут таким образом все цари, ослепляемые страстями и советами пагубных ласкателей.

Днем для успокоения спутников я старался являть лицо бодрое надеждой, светлое. Построим себе здесь, – говорил им, – новый город, который утешил бы нас, осиротевших. Мы окружены знаменитыми примерами: Тарент возникает на глазах у нас, Фалант с лакедемонянами основал это царство. Филоктет здесь же возводит обширные стены Петилии. Метопонт – подобное же им поселение. Странникам, так же скитавшимся, как и мы, чужим в здешнем крае, мы ли уступим? Судьба и их, и нас наказала, к нам ли только она будет неумолима?

Но, стараясь услаждать скорби спутников, я сам таил в душе убийственную горесть. Когда дневной свет покидал меня и ночь с своим мраком сходила на землю, я радовался, что мог один на свободе оплакивать свою бедственную долю. Катились тогда из глаз моих горькие слезы, сладкий сон бежал от них. Возвращалось утро, возвращался и я к тем же трудам, но с новым рвением. Вот от чего, любезный Ментор, я так состарился!

Изъяснив свои печали, Идоменей молил Телемака и Ментора о помощи в предприемлемой брани.

– По окончании войны, – говорил он им, – вы немедленно возвратитесь в Итаку. Между тем я пошлю корабли к берегам отдаленнейшим, не услышим ли вести об Улиссе? В какую бы страну известного мира ни занесла его грозная буря или бог раздраженный, я отовсюду исторгну, избавлю его. Даруй только небо, чтобы он жив был! Вам я дам корабли, лучшие из всех, что были деланы на Крите, построенные из леса, возросшего на той самой горе, где родился Юпитер, из священного дерева, которое не гибнет в волнах и перед которым скалы и вихри благоговеют. Сам Нептун в величайшем гневе не дерзнет воздвигнуть против них вод в своей области. Будьте спокойны, вы возвратитесь в Итаку благополучно, и никакой враждебный бог не будет уже преследовать вас из моря в море. Остается вам путь недальний и безопасный. Отпустите корабль финикийский, на котором вы сюда прибыли. Предлежит вам новая слава – утвердить новое царство Идоменеево, возмездие его за все претерпенные бедствия: подвиг, по которому народы узнают в тебе, Телемак, достойного сына Улиссова. И если бы даже завистливая судьба низвела уже отца твоего в мрачную страну теней, вся восхищенная Греция помыслит, что Улисс возвращается к ней в лице сына.

– Немедленно мы отпустим корабль финикийский, – отвечал Телемак Идоменею. – Врагам твоим, врагам нашим мы ли не противостанем? Когда мы прежде в Сицилии, сражаясь за Ацеста, троянца, врага Греции, одержали победу, то не с большим ли рвением пойдем на брань за героя, за грека, сподвижника героев в разрушении города Приамова? Боги увенчают наш подвиг; верный в том залог – слышанное нами предвозвещение.

Рассказ о причине войны.

Ментор расспрашивает Идоменея о силах его неприятелей и, узнав, что в соседстве с ним есть поселения греческие, приемлет на себя окончить распрю без пролития крови.

Ментор, с лицом спокойным и светлым смотря на Телемака, исполненного уже благородного рвения к ратным трудам, говорил ему:

– Сын Улиссов! Приятно мне видеть в тебе похвальное стремление к славе. Но вспомни, чем отец твой под Троей приобрел блистательную славу? Разумом и искусством владеть сердцем. Ахилл, непобедимый, неуязвимый истребитель, перед которым в кровавых битвах всегда ходили ужас и смерть беспощадная, не мог взять гордый город, сам лег под стенами его, и Троя восторжествовала над победителем Гектора. Но Улисс, предводимый в мужестве благоразумием, внес меч и огонь в самое сердце Трои; от рук его, наконец, рухнула пышная, дотоле непреоборимая твердыня – десятилетняя гроза для соединенной духом и силами Греции. Сколько Минерва возвышеннее Марса, столько осторожное и прозорливое мужество превосходит необузданную, пылкую храбрость. Узнаем прежде всего обстоятельства предстоящей войны. Я готов на все опасности, но думаю, что прежде всего нам надобно знать, справедлива ли эта война, против кого предпринимается, и будут ли силы и способы, от которых можно было бы ожидать счастливого успеха.

Идоменей отвечал:

– Когда мы прибыли сюда, нашли здесь народ дикий, рассеянный по дебрям, питавшийся ловлей зверей и плодами, растущими без труда рук человеческих. Мандурияне, так называется этот народ, ужаснулись, увидев корабли и оружие, ушли в горы. Но наши воины, из любопытства обозревая окрестности и погнавшись за оленями, встретили толпу беглых. Старейшины их говорили нашим воинам: «Мы покинули и беспрекословно уступили вам прекрасный берег моря, нам остались одни почти неприступные горы: справедливость требует от вас пощадить, по крайней мере, здесь наш покой и свободу. Вы рассеяны, скитаетесь по неизвестным местам, слабее нас числом и силами. В нашей власти истребить всех вас, так, что даже весть о несчастной вашей доле никогда не дошла бы до слуха ваших товарищей. Но мы не хотим обагрять своих рук кровью равных нам людей. Идите и помните, что вы обязаны жизнью чувству человеколюбия. Не забывайте, что народ, почитаемый вами необразованным, диким, подает вам пример кроткого великодушия».

Стрелки, отпущенные варварами, возвратились и рассказали в стане о своей с ними встрече. Взволновались наши воины, вменяя в посрамление критянину быть обязанным жизнью дикому скопищу беглых, похожих, по их мнению, не на людей, а на медведей, пошли снова на ловлю уже в большем числе и со всяким оружием, опять встретились с дикими, напали на них: завязалась кровопролитная сеча. Стрелы с обеих сторон летали, как град падает на поле в сильную бурю. Дикие принуждены были уйти в расселины гор, наши не посмели гнаться за ними.