Скоро за тем они прислали ко мне двух, отличных разумом старцев с мирными предложениями. Послы принесли мне в дар плоды своей земли и шкуры хищных зверей, положив дары, говорили:

– Государь! Мы приходим к тебе с мечом и с масличной ветвью (у каждого из них и были в одной руке меч, а в другой – масличная ветвь): вот мир и война! Избирай. Мы желаем мира. По любви к миру мы не вменили себе в стыд уступить вам благословенный берег моря, где солнце так щедро оплодотворяет землю, земля изобилует приятнейшими произрастениями. Мир сладостнее всех плодов. Для него мы удалились в дикие горы, одетые вечными льдами и снегом, где никогда не показываются ни весна с цветом, ни осень с плодами. Мы гнушаемся зверством, которое под звучными именами честолюбия, славы опустошает в исступлении целые области, льет кровь человеческую, родственную. Стремишься ты к такой суетной славе? Мы не завидуем, но сожалеем о тебе и молим богов спасти нас от такого неистовства. Когда науки, греками так уважаемые, и образованность, венец их, внушают им только ненависть и несправедливость, мы стократно счастливы без такого пагубного дара, мы вменяем себе в славу остаться навсегда невеждами, варварами, но справедливыми, человеколюбивыми, верными, бескорыстными, довольными малым, презрителями того ложного вкуса, от которого нужды бесчисленные. Сокровища наши – здоровье, простота жизни, свобода, крепость тела и духа, любовь к добродетели, страх к богам, согласие с соседями, привязанность к друзьям, верность ко всем и каждому, кротость в благополучии, непоколебимость в несчастии, дерзновение говорить всегда смело правду, ненависть к лести. Народ с такими качествами хочет быть твоим соседом и союзником. Если боги в гневе накажут тебя ослеплением и ты отвергнешь мир, то узнаешь, но уже поздно, как страшен в брани народ, миролюбивый по кроткой умеренности.

Так говорили мне старцы. Я не мог на них насмотреться. Длинные бороды небрежно сходили на грудь их. Короткие седые волосы на головах, густые брови, быстрые очи, взор неустрашимый, осанка мужественная, голос важный и твердый – все в них показывало простодушную непринужденность. Каждый из них вместо одежды был покрыт звериной, на плече завязанной кожей. Руки, все в жилах, крепкие, полные, каких нету нас и между единоборцами, видны были нагие. Я отвечал им желанием мира. По взаимному согласию мы постановили условия, призвали богов во свидетельство, и я отпустил их с дарами.

Но боги, изгнав меня из царства моих предков, не излили еще на меня всей чаши гнева. Воины наши на ловле не могли знать о мирном договоре и в тот же день встретились с варварами, – они во множестве провожали своих послов на возвратном пути из нашего стана, – напали на них с остервенением, иных положили на месте, других прогнали в дальние дебри. Война загоралась. Они теперь решили, что нельзя полагаться на наши клятвы.

Чтобы противостать нам с большей силой, они призывают к себе на помощь локриян, апулиян, луканов, брутян, народы кротонский, неритский, миссипский, бриндийский.

Луканы выходят на войну на колесницах с острыми косами. Апулияне одеваются в шкуры хищных зверей, добычу ловли, вооружаются огромными палицами с железными зубьями, ростом исполины. Члены их от многотрудных телесных упражнений приобретают такую крепость, что один взгляд на них приводит в ужас. Локрияне, переселившиеся сюда из Греции, не совсем еще подавили в себе чувство крови отечественной, они человеколюбивее прочих, но со строгостью ратного греческого искусства соединяют неутомимую крепость дикого племени и навык к жизни суровой: от того непобедимы. Легкие щиты их, из ивовых ветвей, обтянуты кожей, мечи у них длинные. Брутяне на бегу как олени и серны, под ногами их самая нежная трава едва ложится, едва оставляют они след по себе на сыпучих песках, как туча, вдруг они ринутся и вдруг же рассыплются. Кротоняне искусны в метании стрел. Немногие из греков натянут такой лук, каким обыкновенно все они действуют. Познакомясь с нашими играми, они, без сомнения, будут всегда победителями, кладут они стрелы в сок ядовитых трав, растущих, по слухам, на берегах Аверна и смертоносных. Нериты, миссипияне, бриндияне получили от природы в удел только телесную силу, храбры без всякого искусства, ужасны их вопли в виду неприятеля, далеко слышен гул их по воздуху, довольно удачно они действуют пращой, солнце затмевают тучами камней, но не наблюдают в битве никакого порядка. Вот все то, Ментор, что ты хотел знать. Тебе известны теперь и причина войны, и неприятели наши.

Телемак, горя нетерпением, думал, что оставалось уже только надеть боевые доспехи. Ментор воздержал его пылкость, обратив речь к Идоменею:

– Отчего даже локрияне, народ, пришедший сюда из Греции, вступили с варварами в союз против греков? Отчего все другие здесь поселения греческие цветут без распрей и брани? Государь! Ты говоришь, что боги не излили еще на тебя всей чаши гнева. Скажи лучше, что боги не совсем еще вразумили тебя. Все претерпенные тобой бедствия не научили тебя избегать войны. Собственные твои слова о праводушии варваров ясно доказывают, что вы могли жить с ними в мире. Но гордость и высокомерие всегда влекут за собой пагубные распри. Ты мог дать им и от них взять взаимно заложников, мог отправить с их послами своих воинов для безопасного их препровождения. По объявлении войны надлежало стараться успокоить их удостоверением, что одно неведение заключенного союза было причиной последнего на них нападения. Надлежало представить им в убеждение все, чего бы они ни потребовали, а на будущее время назначить с вашей стороны строгие наказания за нарушение мира. Но что последовало по объявлении войны?

– Я считал за бесславие, – отвечал Идоменей, – сделать первый шаг к примирению с варварами, между тем, как они вдруг у себя собрали всех, кто только был в силах носить оружие, и соседей молили о помощи, вселяя в них против нас подозрение, ненависть. Я думал, что благонадежнейшая мера состояла в немедленном занятии переходов через горы, оставленных ими без стражи. Здесь мы не встретили сопротивления и можем тревожить их свободно набегами. Там я построил бойницы, откуда наши воины удобно могут засыпать стрелами толпы неприятелей, если бы они покусились вторгнуться с гор в нашу землю. К ним нам дорога открыта. Мы властны во всякое время опустошать мечом и огнем их жилища. Таким образом, мы можем и с неравными силами противостать множеству врагов, нас окружающих. Впрочем, весьма уже трудно восстановить мир между нами и ими. С одной стороны, мы, уступив им свои укрепления, неминуемо подвергнемся непрерывным от них нападениям, с другой стороны, они смотрят на наши бойницы как на грозу, предвестницу рабства.

Ментор отвечал Идоменею:

– Ты желаешь, как мудрый царь, слышать правду без всякой прикрасы. Ты не из числа тех слабых людей, которые, боясь видеть истину, без силы души исправиться, поддерживают погрешности властью. Я нахожу, что дикари предложением мира показали тебе чудесный пример великодушия. По слабости ли они просили мира? Мужества ли не доставало у них к сопротивлению или пособий? Нельзя предполагать таких побуждений в народе, опытном в ратных трудах и подкрепляемом страшными союзниками. Для чего ты не последовал его кротости? Ложный стыд и тщеславие ввергли тебя в зловещие сети. Ты боялся дать врагу повод возгордиться, а не боялся дать ему время и способ усилиться, вооружая против себя столько народов высокомерием и несправедливостью. К чему бойницы, ваша надежда? Они принудят ваших соседей или погибнуть, или предварить рабство вашей гибелью. Ты построил их для безопасности, а от них все ваше бедствие.

Надежнейшая ограда государства – справедливость, умеренность, правота, убеждение соседей, что ты не сроден [17] завладеть чуждым. Твердыни рушатся от непредвидимых потрясений. Счастье в войне превратно и своевольно. Любовь и доверие соседей, когда они узнают твою миролюбивую кротость, будут для твоей области непреодолимым пособием, щитом даже от нападения. Пусть восстанет на тебя несправедливый сосед: другие, находя свой покой в твоей безопасности, противопоставят ему за тебя соединенные силы. И такая защита народов, когда они в неприкосновенности твоих прав будут находить собственные выгоды, возвеличит твое могущество стократно вернее, чем все укрепления. Если бы ты старался прежде всего подавить в самом корне зависть соседей, то юный твой город процветал бы в счастливом мире, а ты был бы здесь судьей всех гесперийских народов. Но ограничимся рассмотрением, какими средствами можно исправить упущенное.