Потом он, сопровождаемый Эгезиппом, прибыл в город, полагая, что Протезилай, посрамленный и озлобленный, не захочет его видеть, но ошибся. Злодеи бесстыдны, готовы всегда пресмыкаться. Филоклес, кроткий сердцем, старался избежать встречи с несчастным, боялся растравить его рану, показав ему торжество врага, возносимого на развалинах его величия. Но Протезилай неотступно ходил по пятам его, хотел приклонить его сердце на жалость и испросить у царя дозволение возвратиться в Салент. Филоклес, прямодушный и искренний, не обещал ему в этом ходатайства, предвидев лучше других пагубные следствия его возвращения, но принял его благосклонно, изъявил ему соболезнование, старался утешить его в горести, советовал ему умилостивить богов непорочной жизнью и твердым терпением в бедствии. Узнав, что все имение, приобретенное неправдами, у него отобрано, он обещал ему, во-первых, призреть его жену и детей, оставшихся в Саленте жертвами бедности и общего негодования, во-вторых, доставлять ему пособие на содержание в месте изгнания; обещания, которые свято исполнил.

Попутный ветер между тем заиграл парусами, и море заговорило. Эгезипп спешит в путь с Филоклесом, корабль выходит из гавани, Протезилай видит врага торжествующего и, прикованный к берегу, стоит с неподвижными очами, следя взором за кораблем, как он бежит от него по морю, – вот скрылся, но и незримый, он у него пред глазами. В порыве горести, в свирепстве и отчаянии несчастный рвет на себе волосы, падает наземь, богов укоряет в жестокости, молит смерть прекратить его терзание. Глухая к мольбе, она тешится его страданиями, которых он сам не может прервать по малодушию.

Корабль, под кровом Нептуна ветрами чтимый, скоро прибыл к Салентскому берегу. По первой вести о подходе его к пристани, царь, сопровождаемый Ментором, поспешил навстречу Филоклесу, обнял его с нежностью, но и с сокрушением о несправедливом его гонении: признание, которое все считали в государе не слабостью, а подвигом великой души, возносящейся выше заблуждения твердостью в исправлении погрешностей, и плакали от радости, видя возвращение добродетельного мужа, исполненного любви к народу, и слыша из уст царя слова мудрости и благости.

Приемля знаки царского благоволения с почтением и кротостью, Филоклес нетерпеливо желал удалиться от оваций народных, пошел за царем во дворец. Ментор и он до того никогда друг друга не видели, здесь с первого шага стали искренними друзьями, как будто всю жизнь провели неразлучно. Боги, ослепляя злых, так, что те, и видя, не видят добродетельных, даруют добродетельным разум познавать единомышленных. Сердце сердцу весть подает. Сам дух добродетели соединяет любящих ее союзом согласия.

Филоклес недолго оставался при дворе, испросил у царя дозволение поселиться возле Салента, в месте уединенном, где так же, как и в Самосе, жил просто и скромно. Идоменей и Ментор посещали его почти ежедневно в пустынном жилище, рассуждали с ним об утверждении законов на незыблемых основаниях и о прочном образовании правления ко благу народа.

Два было главных предмета их совещаний: воспитание юношества и занятия в мирное время.

– Дети, – говорил Ментор, – принадлежат не столько родителям, сколько отечеству: они дети народа, надежда и сила его. Поздно исправлять в них запущенные пороки, не довольно и того, чтобы удалять недостойных от службы общественной: лучше предварять, нежели быть в необходимости карать зло. Царь, отец народа, еще более отец юношества, которое цвет государства. Плод от цвета. Царь потому обязан и сам, и посредством других недреманно пещись о воспитании юношества. Надобно соблюдать ненарушимо законы Миносовы, предписывающие воспитывать детей в равнодушии к страданиям и к самой смерти. Презрение богатства и роскоши со всеми ее наслаждениями пусть будет для них подвигом чести, несправедливость, ложь, нега, неблагодарность – позорными пятнами бесславия. Пусть они поют с самых нежных лет хвалы героям, возлюбленным богами и ознаменовавшим ревность к отечеству доблестью в битвах, жертвами великодушия. Пусть волшебные звуки лиры, пленяя душу, говоря сердцу, внушают им непорочность кротких и чистых нравов. Пусть они учатся быть нежными друзьями, верными союзниками, справедливыми даже и против лютейших врагов. Казни, смерть пусть будут для них менее страшны, чем малейший упрек совести. Начинайте благовременно насаждать в них такие чувства, пусть открывает им путь в сердца сладостная сила лиры и пения. В немногих тогда не возгорится любовь к славе и добродетели.

Весьма важным предметом Ментор считал учреждение общественных училищ, где юноши могли бы окрепнуть в самых тяжких телесных упражнениях, не вкусив ни неги, ни праздности – язвы, пагубной и для блестящих дарований; признавал нужными многообразные игры и зрелища, посредством которых можно было бы дать духу народному доброе направление, а телу живость, гибкость и крепость, предназначал награды к возбуждению соревнования, но первой основой благонравия считал брак в юных летах, полагая, что выбор жены по сердцу, приятной умом и наружностью, родители должны оставлять детям на волю без всяких корыстных расчетов.

Посреди размышлений о средствах сохранить в юношестве чистоту нравов, непорочность, любовь к труду, покорность законам, рвение к славе Филоклес, воин в сердце, сказал Ментору:

– Все эти правила и упражнения принесут мало пользы, если наше юношество, вечно в мире, завянет, не испытав ни опасностей ратного поля, ни нужды изведать свое мужество. Мало-помалу народ ослабеет, дух доблести погаснет, роскошь произведет растление нравов. Другие воинственные народы без труда покорят народ слабый, и за желание избежать бедствий, неразлучных с войной, в возмездие он должен будет принять узы всегда ужасного рабства.

– Бедствия войны, – отвечал Ментор, – всего ужаснее. Война истощает, сосет государство, и нередко оно клонится к падению в то самое время, как гром побед раздается. С каким бы успехом война ни была начата, никто не может быть уверен в том, что окончит ее без превратностей, часто плачевнейших. С каким бы превосходством сил вы ни выступили на поле брани, маловажная погрешность, внезапный ужас, ничтожный случай могут из рук у вас вырвать победу и лавры отдать неприятелю. Но пусть победа и неотступно следует за вашими знаменами, как послушная пленница, вы, истребляя врагов, истребляете сами себя, народ у вас уменьшается, земля остается невозделанной, поля в запустении, торговля упадает, к довершению зол, полезнейшие законы колеблются, нравы портятся, юноши презирают учение, нужда велит смотреть сквозь пальцы на пагубное своеволие в войске, правосудие, внутреннее благоустройство, все изменяется в смутную годину. Кто проливает кровь человеческую для краткой и преходящей славы или для распространения пределов своей области, тот не достоин взыскуемой славы; желая похитить чужое, он не заслуживает и того, что имеет.