Читать он научился задолго до школы. Вскоре даже опережал мать, когда она, держа в руках тоненькую книжечку, неторопливо водила согнутым пальцем по раздельным слогам.

– - Молодец, молодчина! -- снова раз за разом выговаривала мать улыбчиво, но теперь Игнат уж и сам про себя удивлялся: "И чему здесь радоваться, я ведь запросто!"

Очень даже запросто теперь он мог выучить коротенькое стихотворение наизусть, а потом прочитать перед новогодней елкой. Новогодние праздники! В детстве они всегда были самыми памятными, долгожданными, совершенно не похожими на другие праздники, пролетавшие по обыкновению совсем незаметно, как наскоро, за один день. Дед Мороз, Снегурочка, конфетти, душистая нарядная ёлка, и подарки, подарки! Сначала у отца на работе в просторном фойе поликлиники, потом в школе, потом в гостях у друзей и знакомых, и, наконец, всегда самая памятная елка -- дома. Словно радушно, приветливо распахивались настежь, расписные морозцем ядреным, широкие двери в чудесную зимнюю сказку, которая повторялась снова и снова... И пусть бы всегда.

Снегурочка объявляла, а дед Мороз легонько подхватывал Игната на высокий, разукрашенный гирляндами стул у самой елки. Волнуясь, но всегда четко, уверенно декламировал он наизусть несколько новогодних куплетов и под аплодисменты с подарками в руках торжественно шествовал к друзьям под восторженный шепот:

– - Четыре годика всего. Вишь молодчина какой!

Дома у них была неплохая библиотека, которая едва умещалась за прозрачными стеклами тогда еще новенькой, изготовленной из темного полированного дерева, мебельной стенки. Игнат давно заприметил там толстый затрепанный роман, название которого также заинтересовало его чрезвычайно. Первым словом в названии было такое интригующее слово "битва".

– - О, читать уже умеешь! А что ты читаешь? -- часто спрашивали тогда взрослые.

– - Стишки, сказки, -- в ответ.

Ну и что?

Стишкии и сказки все ребятишки читают. А назови он только этот роман!

С энтузиазмом Игнат взялся за работу. Однако толстая книга с первой же страницы начиналась дотошными, слишком затянутыми для его неугомонного детского темперамента подробными описаниями. Битвами-приключениями здесь поначалу даже и не пахло. Спустя немного времени маленький читатель вдруг обнаруживал, что, продвигаясь глазами по мелким строчкам по-прежнему, он наяву уже далеко от их сути. Промусолив, однако, с недельку шершаво потрепанные желтоватые страницы, Игнат в конце концов затолкал решительно надоевшего толстяка в самый темный закуток мебельной стенки, чтобы даже и не вспоминать больше про такую неудачу.

Считать Игнат также научился довольно рано. Еще в школу не пошел, а уже свободно мог досчитать хоть до миллиона.

– - Глянь-ка, сын, книги. Учиться скоро по ним будешь, -- улыбаясь, сказала мать однажды.

Она показала ему "Букварь" и "Арифметику". Игнат ухватился жадно, разглядывая внимательно ярко разрисованные страницы... и чуть не плача. Школа представлялась ему тогда чем-то необычайно интересным, загадочным, сложным, а тут были лишь первые цифры до десяти, "А-а", "У-у" и "Мама мыла раму".

Только писать он тогда еще не напрактиковался аккуратно и скоро, поэтому с письменными заданиями поначалу были наибольшие проблемы. Чтобы добиться на уроках желанных и высших "пятёрок" приходилось вечерами упорно, старательно выводить каждый значок, каждую буковку. Зато по устным предметам для него словно не было в портфеле домашних заданий, он и так все знал наперед на два года.

– - Игнат, ты спросил бы у мамы. И где это она себе такого мальчика купила? -- после блестящего ответа спросила однажды учительница.

Уже в годах по возрасту, она внешне напоминала ту суровую женщину с известного военного плаката "Родина-мать зовет!". Словно в шутку с улыбкой она спросила, но и вздохнула сейчас же. Ее сын, высокий, худой и сутулый, с непомерно большой головой, которая даже слегка покачивалась при ходьбе, учился где-то в спецшколе.

В конце первой учебной четверти по дороге домой Игнат повстречал случайно дружка своего лучшего Витьку.

– - Ну-ка хвались, и чего там тебе понаставили?
– - поинтересовался он живо. -- Дневничок дай-ка глянуть.

И минутку спустя он уже восклицал задорно и громко:

– - Арифметика пять! Чтение пять! Письмо, рисование... и тут по пятерочке! Ну ты молоток, мне б хоть одну на похвалку отзычил...

* * *

И уже тогда наблюдал Игнат изредка где-то там, в своем внутреннем "я" удивительную, странную перемену. Нечто подобное происходит, когда вглядываешься пристально в незнакомую стереограмму: неким скачком мгновенным и невразумительным взгляд переносит сознание в совершенно иное, "параллельное" измерение, и через, еще мгновенье назад, плоский однообразный узор-орнамент вдруг восстает величаво и явственно живая объемная картина.

Происходило это чаще всего на уроке, когда учительница, закончив опрос домашнего, начинала рассказывать что-то новое, скучное, сложное. Как хорошо в такие минуты просто перевести дух, расслабиться, отдаться всецело прозрачно мелькающим невесомым мыслям. И тоже вдруг!
– - мгновенный уход за незримую грань зазеркалья, и ты уже как бы не ты, а некто другой, в раздумье флегматичном наблюдающий за происходящим извне, словно издалека откуда-то.

"Я".

Этот худощавый мальчуган на крайней "камчатке" с лицом бледным и очень знакомым..."Я".