Прежде всего мы считаем необходимым рассмотреть вопрос о первоначальном надписании послания. Греческие рукописи дают большею частью такое заглавие: „К Евагрию монаху слово о Божестве“; но в одной из греческих рукописей, находящейся в Ватиканской библиотеке, произведение надписывается: „К Евагрию монаху о Святой Троице“, а в другой: „Григория Богослова к Евагрию“ [483] . Сирийские рукописи дают заглавие: „святого Григория Чудотворца к Филагрию о единосущии“(перед этим в рукописи помещено с именем св. Григория Чудотворца произведение ). Что касается имени адресата, то предпочтение, очевидно, должно быть отдано греческим рукописям, согласно называющим его Евагрием. Как произошла замена его в сирийской рукописи, сказать трудно; может быть, справедливо предположение И. Дрэзеке, что в греческой рукописи, послужившей оригиналом для сирийского переводчика первые буквы имени „Евагрий“были неясны, и он по догадке поставил имя „Филагрий“ [484] . Но все остальное в надписании представляется неустойчивым. Рукописи дают три обозначения содержания произведения: „о Божестве“и „о Святой Троице“в греческом тексте и „о единосущии“в сирийском переводе, которое, вероятно, здесь также является переводом с греческого. По–видимому, можно предполагать, что этих обозначений первоначально не было, и на них нужно смотреть, как на попытки определить содержание произведения. Наконец, нельзя признать первоначальной и прибавку к имени Евагрия „монах,, : если бы она стояла в древнейших рукописях, то не могла бы исчезнуть в сирийском переводе, так как едва ли можно предположить перевод этого произведения еще в то время, когда в сирийских областях монашество не было известно; а в таком случае это наименование для сирийского богослова было слишком почтенно, чтобы он мое опустить его, если бы оно стояло в греческом оригинале. Ввиду этого мы полагаем, что первоначальное надписание произведения было просто: „К Евагрию“. Это имя должно было непременно стоять в надписании, иначе нельзя было бы объяснить, почему оно появилось в позднейших рукописях, так как имя адресата в самом произведении не названо.

Что касается внешних свидетельств относительно принадлежности трактата о единосущии св. Григорию Богослову, то в этом отношении дело обстоит таким образом: в греческих рукописях трактат о единосущии известен с именем св. Григория Богослова; но в некоторых рукописях [485] , при этом произведении находится замечание: . Мы уже знаем, что такая заметка имеется в рукописях и относительно . Последнее оказалось критически верным. Но по отношению к „Переложению Екклесиаста“мы имеем возможность проверить ценность критической заметки прямыми свидетельствами Руфина и Иеронима; в данном же случае таких прямых указаний мы не имеем; однако от этого сила заметки нисколько не умаляется, так как рукописи ясно указывают на такое колебание относительно действительного автора трактата: в одной рукописи автором его назван Василий Великий, в другой — Григорий Нисский [486] . Хотя И. Дрэзеке и склонен считать это колебание не необычным по отношению к произведениям древности [487] , однако значения его вообще отрицать нельзя. К этим свидетельствам рукописей сирийский перевод присоединяет еще одно имя — св. Григория Чудотворца. Из этих свидетельств ясно, что послание к Евагрию было блуждающим произведением. И. Дрэзеке указывает на очень важное с его точки зрения обстоятельство, что греческие рукописи неизменно указывают на последнюю четверть IV века; но этот факт едва ли может иметь серьезное значение; если обратить внимание на то обстоятельство, что лица, которым греческие рукописи усвояют трактат принадлежат к одной группе — великих каппадокийцев: попавши в этот круг, оно не могло выйти из него, пока сирийская рукопись не указала еще на одно лицо, сродное им, но жившее значительно раньше. В виду этого рукописное удостоверение авторства Григория Богослова нельзя признать решительным.

Из этого можно пока сделать то заключение, что внешние свидетельства не дают исключительных преимуществ св. Григорию Богослову по отношению к рассматриваемому посланию, но несомненно обязывают исследователя прежде всего заняться теми внутренними доказательствами, которые приводятся в пользу принадлежности его св. Григорию Богослову.

Принадлежность послания к Евагрию св. Григорию Богослову обосновывал собственно один И. Дрэзеке, почему и при оценке данных относительно его происхождения мы будем иметь в виду прежде всего выставленные им соображения, выделяя из них только существенное. Важнейшее доказательство принадлежности послания к Евагрию Григорию Богослову И. Дрэзеке видит в тех сравнениях, которые употреблены его автором для наглядного пояснения отношений Лиц Св. Троицы и которые и по содержанию и по словесному выражению так совершенно согласны с известными из других произведений воззрениями Григория Назианзина, что в них именно, по его мнению, должно видеть драгоценнейшее подтверждение факта составления послания к Евагрию Назианзином.

Ввиду этого мы прежде всего и обратимся к разбору „поразительных параллелей“между произведениями Григория Богослова и посланием к Евагрию. И. Дрэзеке разумеет четыре подобия, которые употреблены в послании к Евагрию, чтобы сделать наглядным отношение Сына и Духа к Богу Отцу при соблюдении единого божественного существа, которое ни от одного из этих наименований не терпит разделения.

Чтобы нагляднее представить доказательную силу приведенных И. Дрэзеке совпадений между посланием к Евагрию и несомненно подлинными творениями св. Григория Богослова, мы дадим текст их в параллельном сопоставлении. На первом месте он приводит следующие места:

а) Послание к Евагрию

Как между умом, мыслию и душою невозможно представить никакого деления и сечения, так невозможно представить сечения или деления между Святым Духом, Спасителем и Отцом, потому что, как я сказал, естество умопостигаемого и божественного нераздельно. [488]

22–е слово св. Григория Богослова. О взаимном отношении и порядке в Троице оставляем ведать Ей единой и тем из очищенных, которым сама Троица благоволит открыть сиe или ныне, или впоследствии, а сами знаем, что одно и то же естество Божества, познаваемое в Безначальном, въ рождении и исхождении, как в уме, который в нас, в слове и в духе , поколику чувственному уподобляется духовное и малому высочайшее, тогда как никакой образ не достигает вполне до истины. [489]

Вторая и третья параллели к посланию к Евагрию взяты И. Дрэзеке из пятого слова св. Григория Богослова о богословии; ввиду того, что в последнем два подобия тесно связаны между собою и находятся в обратном порядке по сравнению с посланием к Евагрию, где такой связи не наблюдается, мы изменяем их последовательность по сравнению с И. Дрэзеке, тем более, что значение их от этого нисколько не ослабляется.

б) Послание к Евагрию.

Как случается, что из какого-нибудь водного источника, в изобилии дающего подобную нектару воду, обильный поток и неудержимая струя во время течения разделяется на две реки, имея сначала одно течение из единого родника источника, а потом двойное течение от образовавшихся рек, однако же в своей сущности не претерпевает никакого ущерба от такого деления, — потому что, хотя положением рек течение и разделяется, однако оно имеет одно и то же качество влаги; ибо если и кажется, что каждая из названных рек и отделяется большим расстоянием (одна от другой) и далеко отстоит от источника, однако вследствие непрерывности потока, имеет начало соединенным с первоисточником, — подобным образом и Бог всяческих благ, Властитель истины и Отец Спасителя, первая Вина жизни, Древо бессмертия, Источник присносущной жизни, ниспославший нам как бы двойной поток — умопостигаемый дар Сына и Святого Духа, и Сам не потерпел какого-либо ущерба в своей сущности, — ибо Он не подвергся никакому умалению вследствие их пришествия к нам, — и Они пришли к нам и тем не менее остались неотлучными от Отца. Ибо, как я сказал вначале, естество совершеннейших нераздельно. [490]

в) Или еще, как невозможно подобным образом найти деления между солнечным кругом и лучом, вследствие бесстрастности и бестелесности, простоты и нераздельности, — напротив, луч соединен с кругом и, наоборот, круг подобно роднику, потоками изливает на все свои лучи, производя как бы наводнение света на нас и вдруг разливаясь морем по (всему) художественно устроенному миру, — так вот подобно как бы лучам Отца посланы к нам светоносный Иисус и Дух Святый. Ибо, как лучи света, имеющие по естеству нераздельное соотношение между собою, ни от света не отлучаются, ни друг от друга не отсекаются и до нас ниспосылают дар света, — таким же образом и Спаситель наш и Святый Дух, два луча–близнеца Отца, и нам подают свет истины и соединены о Отцом. [491]

31–е слово Григория Богослова

Чего я не рассматривал в любоведущем уме своем, чем не обогащал разума, где не искал подобия для сего, но не нашел, к чему бы дольнему можно было применить Божие естество, Если и отыскивается малое некое сходство, то гораздо больше ускользает, оставляя меня долу вместе с тем, что избрано для сравнения. По примеру других представлял я себе родник, ключ и поток и рассуждал: не имеет ли сходство с одним Отец, с другим Сын, с третьим Дух Святый? Ибо родник, ключ и поток нераздельны временем, и сопребываемость их непрерывна, хотя и кажется что они разделены тремя свойствами. Но убоялся, во–первых, чтобы не допустить в Божестве какого то течения, никогда не останавливающегося; во–вторых, что бы таким подобием не ввести и численного единства; ибо родник, ключ и поток в отношении к числу составляют одно, различны же только в образе представления. [492]