Брал опять в рассмотрение солнце, луч и свет. Но и здесь опасение, чтобы в несложном естестве не представить какой-либо сложности, примечаемой в солнце и в том, что от солнца, во–вторых, чтобы, приписав сущность Отцу, не лишить самостоятельности прочие лица и не соделать Их силами Божиими, которые в Отце существуют, но не самостоятельны; потому что и луч и свет суть не солнце, а некоторые солнечные излияния и существенные качества солнца. В третьих, чтобы не приписать Богу вместе и бытия и небытия, к какому заключению может привести сей пример, а сие еще нелепее сказанного прежде. [493]

Все эти мысли, которые мы находим в послании к Евагрию и в приведенных для сравнения частях из 31–го слова Григория Богослова, по мнению И. Дрэзеке, соединены и изложены в сжатой форме в стихотворении о Святом Духе, именно в следующих словах: „из Единицы — Троица и из Троицы — опять Единица; ни ключевая жила, источник и великая река — единое течение, в трех видах стремящееся по земле, ни факел из пылающего костра, опять в него влагаемый, ни слово, исходящее из ума и в нем пребывающее, ни отблеск колеблющихся и освещенных солнцем вод, мелькающий на стенах, ни на одно мгновение не останавливающийся, но прежде приближения удаляющийся и прежде удаления приближающийся, потому что естество Божие не есть что-либо непостоянное или текучее, или опять сливающееся, — напротив того, Богу свойственна неизменяемость. Ho, так мудрствуя, приноси в сердце чистую жертву, в трех светах естество неподвижное; ни единица не числимая, потому что покоится в трех добротах, ни Троица в разной мере почитаемая, потому что естество нерассекаемо. В Божестве единица, но тричисленны Те, в которых Божество.“ [494]

г) В словах этого песнопения: „ни слово, исходящее из ума и в нем пребывающее“, — И. Дрэзеке видит воспроизведение четвертого подобия в послании к Евагрию, предшествующего другим и выраженного так: „как это самое произнесенное и сделавшееся общим для всех нас слово неотделимо от произнесшей его души, тем не менее в то же время находится и в душах слушающих, не отделяется от первой и обретается в последних и производит скорее единение, чем разделение их душ и наших, — так и ты представляй со мною Сына никогда неотлучным от Отца и опять от Сего последнего — Духа Святого, подобно тому, как мысль в уме“ [495] .

Достаточно сопоставить приведенные места из послания к Евагрию и из творений св. Григория Богослова, чтобы видеть, как чрезвычайно различен способ трактования сравнений у обоих авторов. Что касается первого подобия, то в нем нет совпадения даже в тех трех терминах, на которых основывается И. Дрэзеке: в послании к Евагрию — , и , а у Григория Богослова — , и , — этого различия нельзя признать несущественным. Кроме того, и назначение сравнений у обоих авторов не допускает сопоставления их: автор послания к Евагрию доказывает, что в простом и однородном Божестве не может быть деления или сечения, а потому и должно представлять Сына никогда неотлучным от Отца и от Сего последнего — Духа Святого; а св. Григорий Богослов в 22–м слове, напротив, старается доказать единосущие Божественных Лиц. Относительно сравнений в 31–м слове св. Григорий Богослов прямо говорит, что они приводятся им „по примеру других“, и сам он относится к ним с большою осторожностью, чтобы вместе с сравнением не привнести в представление о Божестве чего либо совершенно несоответственного. „Вообще — говорит он, — я не нахожу ничего, что, при рассмотрении представляемого, остановило бы мысль на избираемых подобиях, разве кто с должным благоразумием, возьмет из образа что-нибудь одно и отбросит все прочее“ [496] . И в 22–м слове он, как мы видели, также замечает, что „никакой образ не достигает вполне до истины“. В 1–м послании к Клидонию св. Григорий Богослов уже ясно видит в сравнении с сиянием, лучом и солнцем неудобный оттенок. Вскрывая неправославие Аполинария даже в учении о Св. Троице, он пишет: „составлять Троицу из великого, большего и величайшего, как бы из сияния, луча и солнца, т. е. из Духа, Сына и Отца, что ясно написано в его книгах, есть такая лествица Божества, которая не на небо ведет, а низводит с неба“ [497] .

В слове же 31–м он делает такой вывод относительно всех анализированных им сравнений: „наконец“, заключил я, что всего лучше отступиться от всех образов и теней, как обманчивых и далеко не достигающих до истины, держаться же образа мыслей более благочестивого, остановившись на немногих речениях“ [498] . Между тем в послании к Евагрию все взятые сравнения приводятся без всяких ограничений, с полным убеждением, что они вполне пригодны для точного уразумения истины; они являются тем „немногим“·, из которого Евагрий может „познать весьма многое“„для ясного доказательства теснейшего единения Отца и Сына и Святого Духа“.

И. Дрэзеке сам сознает что различие здесь чрезвычайное; [499] но объясняет его тем, что слово 31–е произнесено было св. Григорием Богословом в Константинополе пред пестрой толпой людей различного возраста, звания и степени образования, — здесь у ног его сидели даже его враги; почему в рассуждении относительно высочайшего христианского вопроса, где речь идет о сущности Троичности, он должен был тщательно избегать всего, что могло давать повод к перетолкованиям, устранить выражения, заимствованные из земных отношений, или ограничивать их необходимыми рамками. Иначе дело обстояло в письме к богословски образованному другу и исследователю. Здесь Григорий был уверен, что его слов не перетолкуют; пред ним он мог свободно раскрыть результаты своего богословского размышления в пространных сравнениях, не будучи вынуждаем к тому, чтобы особо указывать на недостаточность в последнем основании какого бы то ни было человеческого чувственного образа. Своего друга он называет вместе с собою и в заключении, обрывая речь, указывает на способность его из немногого узнать многое.

Эти рассуждения, возможные вообще, в данном случае не могут иметь значения уже по тому одному, что ограничения и оговорки в 31–м слове сделаны Григорием Богословом в таком тоне и в такой форме, что в них необходимо видеть не внешний прием богослова, говорящего при различных условиях и пред разными лицами, а глубокое убеждение его, которое одинаково должно быть высказано им при всяких обстоятельствах, что подтверждает и приведенное выше замечание в 22–м слове, кратко выражающее ту же мысль.

И. Дрэзеке, как мы видели утверждает, что в стихах „О Святом Духе“в сжатом виде повторены почти все сравнения и характерные слова, употребленные в послании к Евагрию. Но приведенный им отрывок из названного песнопения пригоден лишь для доказательства того, что это стихотворение и 31–ое слово, действительно происходят от одного автора: настолько ясно сходство между этими произведениями, как в сравнениях, так и в отрицательном отношении к значению их. Что же касается послания к Евагрию, то и здесь. сходство между посланием и стихотворением св. Григория Богослова заключается только в нескольких отдельных словах (некоторые, впрочем, заменяются: — , — и т. д.). Но св. Григорий Богослов отрицает все сравнения, употребленные в послании к Евагрию; а из этого можно сделать только то заключение, что произведения имеют разных авторов.