С другой стороны, содержание и стиль беседы заключают в себе такие черты, которые препятствуют усвоить беседу св. Григорию Чудотворцу. To родство по содержанию между беседой и трактатом к Феопомпу, на какое указывают защитники подлинности беседы (см. выше. стр. 531–534), в сущности сводится к сходству в таких выражениях которые сделались общими местами у церковных писателей; а различие в общем характере рассуждений и изложения отмечено уже и Martin’ом, который, правда, ищет объяснения его в специальном назначении беседы, как произведения назидательного. Однако тема беседы такова, что при всем желании оратора приспособиться к особенным задачам проповеди и обстановке ее произнесения, в ней должно было непременно найти отражение философское направление св. Григория.

Далее, хотя в беседе нет таких технических богословских терминов, которые непререкаемо указывали бы на ее позднейшее происхождение, однако отдельные выражения представляются слишком определенными и закругленными для второй половины ІІІ века. Напр.: „Он восхотел, возмог, нисшел, спас“; „днесь рождается Сущий, и Сущий становится тем, чем Он не был“; „Он принимает мое тело, чтобы я вместил его Слово, и, приняв мою плоть, дает мне Своего Духа, чтобы, и давая и принимая, сообщить мне сокровище жизни; Он принимает мою плоть, чтобы освятить меня; дает мне Своего Духа, чтобы спасти меня“; „Бог пришел на землю, и человек на небо, — все соединилось; пришел на землю всецело существующий на небесах, и всецело существующий на небе всецело является на земле; будучи бесстрастным Словом, Он стал плотию, — сделался плотию, чтобы обитать в нас“.

Наконец, стиль в отдельных частях беседы сильно уклоняется от тяжелого, обильного длинными периодами языка св. Григория, и скорее напоминает стиль писателей конца IV и Y веков. Так, беседа начинается такими сравнительно краткими предложениями: „таинство странное и преславное вижу: пастыри оглашают слух мой, произнося не пустынную песнь, но воспевая небесный гимн; ангелы поют, архангелы, воспевают, херувимы взывают, серафимы славословят, все торжествуют, видя Бога на земле и человека на небесах“. И далее большой отдел, начинающийся словами: „цари пришли поклониться небесному Царю славы, воины — послужить Военачальнику сил, жены пришли к Рожденному от жены, чтобы изменить скорби жены в радость; девы — к Сыну Девы“— и т. д. И еще: „Буква принадлежит синагоге, а приобретение — Церкви; та получила скрижали, а эта нашла жемчужину; та окрашивала волну, а эта оделась в багряницу; Иудея произвела Его, а вселенная приняла Его; синагога вскормила и воспитала Его, а Церковь приняла его и получила пользу; у той виноградная ветвь, а у нее грозд истины; та собрала виноград, а язычники пьют таинственное питье: та посеяла зерно пшеницы в Иудее, а язычники серпом веры пожали колос; язычники благочестиво сорвали розу, а у иудеев осталось терние неверия; птенец отлетел, а безумцы остались при гнезде; иудеи объясняют листья письмени, а язычники срывают плод Духа“. „Ныне древние узы разрешены, диавол посрамлен, бесы обратились в бегство, смерть сокрушена, рай открыт, проклятие уничтожено, грех удален, заблуждение истреблено, истина возвратилась и учение благочестия повсюду рассеялось и распространилось, вышняя жизнь насаждена на земле, ангелы входят в общение с людьми и люди бестрепетно беседуют с ангелами“. Такое построение речи напоминает уже анализированные беседы в честь Пресвятой Богородицы. Наконец, приведенное сейчас утверждение, что заблуждение истреблено, истина возвратилась и учение благочестия повсюду рассеялось и распространилось, было бы слишком большим преувеличением для времени св. Григория Чудотворца.

По всем этим соображениям не представляется возможным признать и эту последнюю беседу произведением св. Григория Чудотворца. A вместе с тем получается общий вывод, что ни одна из известных в настоящее время и приписываемых св. Григорию бесед не может быть усвоена просветителю Понта.

Блаж. Иероним, сообщив о том, что св. Григорий написал благодарственную речь Оригену и переложение Екклесиаста, присоединяет, что известны „и другие послания“(et aliae huius vulgo feruntur epistulae) [800] . Трудно сказать, какой смысл соединял блаж. Иероним с „aliae epistulae“, так как в предыдущих словах он не назвал ни одного послания, то можно было бы полагать, что у него „epistula“имеет более широкое значение, но какое именно, — решить этот вопрос не представляется возможным в виду отсутствия каких-нибудь известий. К epistulae в более тесном смысле можно отнести· „Каноническое послание“, „К Евагрию“, а также „К Татиану о душе“. Но ограничивается ли этими произведениями содержание „aliae epistulae“?

Св. Василий Великий в послании к Неокесарийским ученым [801] пишет, что неокесарийские савеллиане хотели в своем заблуждении опереться на св. Григория Чудотворца. Они сделали опыт написать в письме к Анфиму, епископу тианскому, „будто бы Григорий в изложении веры сказал, что Отец и Сын, хотя в умопредставлении суть два, однако же в ипостаси одно. Но эти люди, — продолжает св. Василий, — величающиеся тонкостию своего ума, не могли заметить, что не догматически, а состязательно сказано им это ( , ’ ) в разговоре с Элианом, в котором много ошибок от переписчиков, как докажем из самых выражений, если угодно будет Богу. При том, убеждая язычников, не почитал он нужным соблюдать точность в речениях, но уступал иногда обычаям наставляемого, чтобы не противоречил он в главном. Почему много найдешь там слов, которые теперь служат весьма великим подкреплением для еретиков, например: тварь, произведение и тому подобные слова. A невежественно выслушивающие написанное относят к понятию о Божестве и многое такое. что сказано о соединении с человечеством, — таково и это изречение, повторяемое ими“.

Ha основании этих слов св. Василия Великого должно заключать, что св. Григорий Чудотворец написал произведение под заглавием: . Но o нем известно только из приведенного сообщения св. Василия; предположенного подробного доказательства ложности ссылок савеллиан на это произведение на основании анализа употребленных в нем выражений св. Василию, видимо, не удалось осуществить, — по крайней мере, такого произведения не сохранилось. Других известий об этом произведении св. Григория также нет. Поэтому в суждениях о нем приходится довольствоваться теми скудными данными, какие находятся в письме св. Василия. Произведение это было, вероятно, написано по такому же способу, как и трактат к Феопомпу. Собеседником св. Григория в нем был язычник Элиан; а целью его было обращение Элиана от почитания языческих богов к христианской вере, для чего автор с особенною энергией должен был остановиться на доказательстве единства Божия.

Произведение было полемического характера , и, приспособляясь к образу мышления своего собеседника, св. Григорий не считал необходимым придерживаться догматически точных выражений; вследствие этого в изложении веры этого разговора оказались выражения, которые дали видимое основание для неокесарийских савеллиан ссылаться на св. Григория в подтверждение своего заблуждения.

Ассеманий сообщает [802] , что в составленном сирийским переводчиком Афанасием Баладским († 587) предисловии к переводу произведения неоплатонического философа Порфирия (род. 233 г., ум. 304 г.), в котором содержалось жизнеописание этого философа, находится такое место: „этот (т. е. Порфирий) обвинялся теми, которые жили там (т. е. в Тире) именно том, что он осмелился критиковать (impugnare) священное Евангелие, но что однако его произведение было опровергнуто Григорием Чудотворцем“. Хронологически такое отношение между св. Григорием и Порфирием не исключено, хо. тя и не представляется вполне вероятным; но из других источников неизвестно ничего о таком произведении св. Григория. Иероним, перечисляя лиц, писавших против Порфирия, называет Мефодия, Евсевия и Аполинария [803] , и не упоминает о св. Григории. Попытка В. Рисселя отожествить это произведение с посланием св. Григория к Евагрию, с соответствующей переменой надписания [804] , должна быть признана совершенно неудачной.

В разных сборниках фрагментов из творений древне–церковных писателей находятся отрывки, надписываемые именем св. Григория Чудотворца, частью экзегетического, частью догматического, частью морально–аскетического содержания. Исследование фрагментов вообще представляет большие трудности, именно в определении принадлежности их тому или иному автору, а также к такому или иному его произведению. В катенах легко может происходить усвоение отрывков из произведений одного автора другому, в особенности одноименному. Кроме того; небольшие отрывки большею частию настолько неопределенны в характерных признаках, что не дают оснований для определения не только автора, но даже и приблизительного времени происхождения его. Наконец, не исключена возможность и приспособления отрывка, взятого из произведения того или иного отца к ближайшим целям эксцерптора, вследствие чего в подлинный отрывок с течением времени привносятся чуждые элементы, еще более затрудняющие определение принадлежности его.