На Танюшу от изумления нашло что-то вроде столбняка.

— Поди-ка, боярыня, благослови-ка сговоренных… Благословлю их и я за отца, — сказал Годунов.

Только когда Марк взял Таню за руку и склонился под благословением, боярышня поняла, что совершилось что-то дивное, совершилось чудо, и радость, такая радость, которая рвется из груди, овладела ею.

— Ну, поцелуйтесь теперь… — сказал Борис Федорович.

Молодой окольничий сжал в своих объятиях плачущую от радости боярышню.

Василиса Фоминишна смотрела на них с потемневшим лицом и чуть не до крови закусив губы.

— Теперь гайда домой. Дело справили. Э-э! Нацелуешься еще, будет! Прощай, боярыня, да поскорей приданое шей: не терпится мне в посаженных отцах побывать. Идем, Марк Данилович! — промолвил правитель.

Тому не хотелось расставаться с Таней.

— Голубка! Я завтра чуть свет прибегу. То-то мы с тобой наговоримся!

— Теперь мне и на миг с тобой разлучаться страшно. Как это я столько времени могла с тобой в разлуке прожить? Как сил хватило? — говорила, прощаясь с женихом, боярышня.

Борису Федоровичу пришлось еще не раз торопить Марка Даниловича. Наконец тот покорился необходимости, распрощался с Таней.

— Ну, Борис Федорович, как тебя благодарить — не знаю! — говорил во время пути к дому Кречет-Буйтуров. — Жизнь ты мне подарил.

— И, полно! В долгу я у тебя был, долг заплатил. Сквитались — вот и все.

— Как в долгу?

— Так — обиду тогдашнюю загладил. Чай, не забыл ее?

— Почитай, забыл. Скажи ты мне вот что!..

— Ну?

— Неужли прямо царский приказ есть у тебя?

Годунов засмеялся.

— Вестимо, нет. Это я только пугнул ее. Конечно, коли потребовалось бы, я бы и указ выпросил у царя.

— Спасибо тебе, спасибо! — еще раз поблагодарил полный счастья Марк Данилович.

Дождь лил ливмя. Избушка знахарки Матвеевны тряслась от порывов ветра, который врывался и внутрь избы сквозь плохо прикрытое волоковое окно и заставлял колыхаться пламя лучины. Старуха Матвеевна, что-то ворча, перебирала и перевязывала в пучки какие-то травы. Свет от лучины падал на ее наклоненную голову, освещая темный повойник и пряди седых волос, выползавших из-под него.

В дверь постучали, сперва тихо, потом сильнее.

— Ну, кого там несет в этакую непогодь? — с неудовольствием пробормотала знахарка и, подойдя к двери, довольно нелюбезно спросила: — Чего надоть?

— Пусти, бабушка! Дело до тебя есть, — ответили из-за дверей.

Угадав по голосу женщину, старуха, после некоторого колебания, отомкнула защелку.

Посетительница вошла. Знахарка вгляделась в ее лицо и воскликнула с удивлением:

— Боярыня Василиса Фоминишна!

— Я самая, Матвеевна, — ответила боярыня, сбрасывая промокший от дождя опашень и опускаясь на лавку, — я самая. Не думала я у тебя быть, да загнала меня злая напасть. Как тать, выбралась из дома своего и прибегла к тебе за помочью.

— Рада услужить, боярынька. Поведай только, что за напасть приключилась, — сказала знахарка, тоже присев на скамью против Доброй и зорко всматриваясь в нее хитрыми ввалившимися глазами.

— Беда пришла на меня, Матвеевна! — печально говорила Василиса Фоминишна, приложив руку к щеке. — И ни с чего больше приключилась, как от очей молодца-соколика. Нет мне спокою, бабушка, и днем, и ночкой терзаюся, извожусь по нем, а он на меня и взглянуть не хочет.

— Экое диво! На такую красоточку?

— Знать, не для всякого такою я кажусь. Есть у него зазнобушка, может, и похуже меня, да ему милей. Ах, Матвеевна, кабы знала ты, какой злобой палюсь я на эту разлучницу проклятую! Кажись, по капельке бы кровь из нее, окаянной, выпустила б!.. Она — всему помеха. Не будь ее, не пришлось бы мне горевать, к тебе за помощью идти. Бабушка! Слезно молю — помоги ты мне, облегчи муку мою, поверни ко мне любовь того молодчика!

Знахарка ответила не сразу.

— Приворот, стало быть, надо сделать? — промолвила она наконец. — Что ж, это можно.

— Можно? — радостно вскричала боярыня.

— Трудненько, правда, а можно… Он к тебе ведь в дом ходит?

— А ты почему знаешь?

— Э! Ты спросила бы лучше, чего Матвеевна не знает! — самодовольно заметила старуха, — Стало быть, он и ест, и пьет у тебя в дому частенько?

— Ну, вестимо ж.

— Так вот что: дам я тебе настоечку особенную такую, прямо скажу — во граде во Киеве на Лысой горе ведьмы ее готовят, а у меня меж ними знакомых немало есть, так я и раздобылась… Сейчас у меня нет этой настойки, а через недельку-друтую добуду. Этого снадобья ты маленько — капель этак пяточек — примешай своему молодчику к питью — к водочке либо к наливке, ал и к меду… Выпьет он — и шабаш! Толкать будешь — не уйдет.