— В село Альшолендвар, — ответил я, немного смешавшись.

— В пекло, сударь! В самое пекло. Здесь каждый венгр на подозрении, верить никому нельзя. Продадут в два счета, и конец.

— Но я пришел как друг. Сражался против фашистов…

— Разве это имеет какое-нибудь значение? Вы слышали о депутате венгерского парламента Бельше?

— Да, конечно. Дьюла Бельше состоял в одной со мной партии, его избрали в парламент от области Зала. А что, он тоже здесь, в Альшолендваре?

— Был. Потом депутата увезли в Марибор, а вчера выдали венгерским властям. Хотите последовать его примеру?

Следовать его примеру я, разумеется, не хотел.

То, что я услышал, и тон, каким это было сказано, убедили меня, что я совершил еще одну роковую ошибку. Я с ног валился от усталости и попросил хозяйку дома оставить меня хотя бы на ночлег. Но она и слышать об этом не захотела. Пришлось мне уйти.

Так рухнули мои надежды на благожелательный прием, на возможность хотя бы временно избавиться от несколько лет висевшей надо мной угрозы очутиться за решеткой. Получалось так, что я рисковал напрасно. Обратный путь был тяжел, приходилось утешаться лишь тем, что, уходя от неизвестной мне опасности, притаившейся на территории Югославии, я возвращался к своей, так сказать, домашней, отечественной, хорошо мне знакомой.

До пограничной деревушки я шел по мощеной дороге, которую уже знал. Но, выйдя на околицу, остановился в нерешительности. Непроглядная ночь скрыла все ориентиры, по которым я двигался с той стороны всего два-три часа назад. В сумерках все выглядело иначе. О том, где проходит граница, я и понятия не имел, не говоря уже о маршрутах движения венгерских и югославских пограничников. Безвыходность положения придала мне храбрости. Покружив в темноте вокруг домиков на самом краю деревни, я заметил в окне одного из них слабый свет, подкрался к двери и постучал, вверив свою судьбу счастливому случаю.

На пороге появилась фигура мужчины. Мы тотчас узнали друг друга и смутились: это был уже знакомый мне пастух-свинопас. Бедный крестьянин, однако, вежливо пригласил меня войти в свою хибарку, все помещение которой состояло из одной комнаты; за занавеской похрапывала во сне его жена.

Хозяин угостил меня стаканчиком палинки, дал хлеба и лука, но о том, чтобы проводить, а тем более переправить меня через границу, и слышать не хотел, хотя я и посулил ему изрядную сумму денег.

Что же было делать? Пришлось мне опять уйти в кромешную темноту, не зная даже толком, где тянется незримая ниточка границы. Чтобы освободиться от лишнего груза, я оставил свой рюкзачок со всем его скудным содержимым крестьянину в подарок. Там были кое-какая провизия, смена белья, безопасная бритва с помазком и два куска хорошего мыла.

То, чего не сделали уговоры и деньги, сделало мыло. Оно было тогда большой редкостью, ведь надо было купать ребенка, стирать пеленки. Сердце бедного крестьянина дрогнуло, и он рассказал мне, как дойти до границы, где расположено здание югославской пограничной заставы. Последнее, видимо, он сказал для того, чтобы я не заблудился и смог обойти опасное место.

Мы распрощались. Пройдя немного по указанной тропинке, я остановился. На небе не было видно ни одной звездочки, впереди смутно чернели деревья, росшие на опушке леса. Идти через лес я не решался, без проводника там и в светлое время легко было сбиться с пути. Можно было бы пройти по неширокому лугу между деревней и линией границы, но я не знал маршрута и времени смены патрулей. Пастух ничего не сказал об этом, упомянув лишь, что югославы ходят с собаками. На открытом месте натасканный пес сразу учует нарушителя еще издали. Нет, этот вариант тоже не годился. Оставался последний, самый нелепый и опасный на первый взгляд — перейти границу в непосредственной близости от заставы.

Поразмыслив, я решил, что этот вариант имеет и свои преимущества. Если собаки залают, это вовсе не будет означать, что кто-то нарушил границу. Какой идиот отважится пересечь границу под самым носом у ее стражей? Короче говоря, я рассчитывал на притупление бдительности пограничников.

Довольно долго я просидел под кустом, наблюдая. Когда вышел очередной парный дозор, я подождал еще несколько минут, пока вернется дозор, который был сменен.

Все обошлось гораздо проще, чем я ожидал. Югославы были слишком уверены в себе, в совершенстве своей хорошо отлаженной системы, а на венгерской заставе, видневшейся неподалеку, царила мертвая тишина.

Оказавшись на родной земле, я мог встретиться с венгерским дозором. К этому надо было подготовиться. Я решил, что притворюсь пьяным. Скажу, что, дескать, приехал навестить родственников из глубинки, поддал немного и заблудился. В городе ведь нередко бывает такое, а почему бы не случиться такому и в деревне?! И если я окажусь хорошим актером, то мне могут и поверить. Конечно, надежда на это была довольно слабой…

Испытать мое сценическое дарование мне не пришлось: на всем пути до знакомого порога я не встретил ни единого человека.

Вернувшись в дом, откуда пустился в путь, я долго барабанил в окно, пока хозяева не отворили мне дверь, пробудившись от сладкого сна. Женщины поставили передо мной еду, мужчины уселись на лавку у стола, глядя на меня, как на воскресшего покойника.

— Ну и дела! — проворчал наконец мой давешний проводник. — Если бы своими глазами не видел, как вы перешли туда, ни за что не поверил, ей-богу!..

После моего, увы, столь краткого визита к югославам мне ничего не оставалось, как вернуться к своим друзьям и знакомым, снарядившим меня в дорогу. Правда, возвращался я не совсем туда, откуда вышел: в области Зала стало слишком уж «горячо», поэтому я решил перебазироваться в Шомодь. Добрые знакомые передавали меня из рук в руки, из дома в дом. Так я и добрался до села Холлад.